— Да? И что это за улики? Еще пива, если не трудно…

— Начать хотя бы с двух бутылочек йода, — заявил Аллейн, наполняя стакан Браммингтона до краев.

— Что?

— Давайте я расскажу обо всем по порядку, сэр. Вы закончили Себастьяном Перишем, а я с него начну. Если бы Периш был убийцей, ему должно было здорово повезти. То есть такого сказочного везения не придумаешь! Периш не мог предугадать, что Уочмен будет ранен дротиком. Значит, как только дротик впился в Уочмена, Перишу предстояло молниеносно провести несколько весьма трудоемких маневров. И как опасно было с его стороны искать в темноте дротик, намазывать на него яд, причем так, чтобы не смазать отпечатков Легга — ведь его целью было именно Легга выставить убийцей, не так ли? После того как он добавил яд в бренди, он остался стоять у столика, где его все видели и все запомнили его позицию, тогда как Периш имел возможность спокойненько отойти подальше. Ну и опять же стакан — откуда ему было знать, куда лить яд? Впрочем, это возражение касается и всех прочих участников сцены. То есть, если предположить, что яд содержался в стакане с коньяком, то никто, кроме мисс Мур, не мог это рассчитать… Кроме того, если исключить Легга, то следует отвести подозрения и от следующей четверки — мисс Даррах, Кьюбитт, Билл Помрой и мисс Мур. — поскольку все они как тигры защищали Легга и в один голос показали, что он ничего не наносил на дротики. Эйб Помрой и Периш — только они открыто нападали на Легга. Особенно настойчиво кидался на Легга Эйб Помрой — он ведь даже приехал к нам в Лондон, чтобы сообщить, что Уочмена скорее всего убил Легг.

— Вообще-то с самого начала я сразу подумал об Эйбе Помрое… — завел было Браммингтон.

— Да, сэр, но я еще далеко не закончил. С вашего позволения, вернемся к коньяку. Впрочем, вам могу предложить еще пива… Итак, мы совершенно уверены, что цианид появился на дротике после, а не до того, как он воткнулся в руку Уочмену. В противном случае яд был бы стерт при попадании дротика в доску при пробных бросках или же был бы смыт струйкой крови, которая так щедро обагрила сие метательное орудие. Получается, Уочмен не мог быть отравлен ни дротиком, ни коньяком. Тогда как же?

— Вы насчет йода? Но ведь в пузырьке не было найдено яда! Пустой пузырек нашли на полу и проанализировали чин-чинарем…

— Верно. Но мы обнаружили, что несколькими часами ранее из аптечки в ванной исчез точно такой же пузырек!

Полковник Браммингтон тупо уставился на Аллейна, открыл рот, чтобы заговорить, но потом, здраво осмыслив ситуацию, передумал. Он лишь махнул рукой и снова погрузил свои розовые губы в пену.

— Так вот, пузырек из-под йода, найденный под кушеткой, конечно, был чист как младенец. Яд содержался в другом таком же пузырьке, который был растоптан в темноте свидетелями, и осколки которого перемешались с остатками коньячного стакана… Вот чем и объясняется разница в весе целого стакана и суммы осколков.

— Ага! — воспрял Браммингтон. — Получается, что раз пузырьки подменили, Эйб Помрой самолично отравил Уочмена, когда залил ему рану йодом! Великолепно! Нет, моя первая версия с Эйбом все-таки работает, а?

— В известном смысле да, сэр, — Аллейн говорил с полковником так, как объясняются с душевнобольными детьми в христианских приютах Африки.

— Отлично, Аллейн! И каков же был мотив у старого дурня?

— Какого именно дурня вы имеете в виду, сэр?

— Какого! Эйба Помроя, конечно!

Аллейн понял, что, несмотря на все свои усилия, он все же несколько переоценил понятливость полковника.