— Конечно, — поклонился Уочмен…

Глава третья

Дальнейшие успехи Уочмена

— Самый большой недостаток у Люка — это то, что он просто неспособен не трогать дерьмо, чтобы не пахло… — саркастически заметил Себастьян Периш.

Кьюбитт надвинул на брови свою шляпу и стал возюкать по холсту кистью еще более ожесточенно, молча косясь на Периша.

— Более того, мой двоюродный брат знаменит тем, что умеет превратить даже самое обычное говно в необыкновенно вонючее и чрезвычайно тошнотворное… — продолжал Периш. — Я тебе не мешаю с этими разговорчиками, старина?

— Нет. Поверни голову чуть вправо. Вот так. И еще — твои плечи снова опустились… Не сутулься…

— Ты прямо как доктор — живот подтяни, спину выпрями… Послушай, Норман, а что ты скажешь о нашем Люке — он ведь, кажется, ревнует к Биллу?

— Ревнует? — переспросил Кьюбитт, сосредоточенно нанося очередную краску. — Почему это ревнует?

— Не почему, а кого! Дессиму, конечно!

— Чушь. Хотя я не знаю. В конце концов, он твой кузен, должно же быть и в нем немного вашего фамильного тщеславия…

— Не знаю, старик, почему ты считаешь меня тщеславным. Я так о себе вовсе не думаю… Поверишь ли, в день я получаю в среднем двенадцать с половиной восторженных писем от поклонниц. Ну и что? Они для меня ничего не значат!

— Но ты был бы вне себя, если бы тебе одна из них отказала… Не шевели ушами, очень тебя прошу… Ну а насчет Люка ты, возможно, прав.

— Интересно, как далеко зашел их прошлогодний флирт? — полюбопытствовал Периш.

— Заткнись, пожалуйста, — я рисую твои губы…

Губы самого Кьюбитта были плотно сжаты. Некоторое время он остервенело терзал холст. Потом отступил на шаг, оглядел свое творение и заметил:

— Не думаю, что дело тут в Билле Помрое. Ведь Люк весь вечер кидался на Легга. Не понимаю, почему? Ведь он этого человека видит впервые в жизни.

— Мне показалось, что он просто пробует этого Легга на трухлявость. Пытается загнать в угол — не мытьем, так катаньем…

Кьюбитт, не отрывая взгляда от холста, добавил:

— И мне даже почудилось, что Люк одернул спой пиджак, словно в зале суда…

— Очень характерный жест, — согласился Периш.

Кьюбитт улыбнулся:

— Да, но Люк явно собирался сделать гадость этому Леггу.

— Люк не делает гадостей, — пробурчал Периш.

— Еще как делает, — холодно проронил Кьюбитт. — И это тоже очень характерно — для него…

— Но ведь он бывает и добр, и щедр, не так ли?

— Ну конечно, Себастьян, конечно. И я его очень люблю. Он меня интересует как человек.

— Да и он тебя любит! — воскликнул Периш. — Это же очевидно! Трудно не догадаться!

— Ты вложил в свои слова бездну смысла, — усмехнулся Кьюбитт. — Послушай, Себ, ты не мог бы посидеть неподвижно? Или тебя, пардон, блохи за задницу кусают? Чего ты все время вертишься? Отдохни тогда уж пару минут, если хочешь.

Периш охотно встал с валуна, потянулся и подошел к Кьюбитту посмотреть на полуфабрикат собственного портрета. Холст был немаленький. Фигура в красном свитере исполнена была чуть ли не в половину натурального размера. Небо на заднем плане вздымалось полупрозрачной голубой аркадой, а море выглядело весьма схематичным синим ковром.