— А дрались-то из-за чего? — Ивану была приятна неожиданная похвала Маргулиса, тем более что остальные рабочие стояли рядом и согласно кивали головами, однако нужно было докопаться до первопричины драки. Такой уж у него был характер.

— Да из-за этого и дрались, — непонятно ответил Маргулис. — Ромка стал спорить, что ты тут долго не задержишься, а нам всем все равно кранты. Я ему в сердцах сказал, что если он будет, как заяц, с места на место бегать, а не работать по-человечески, то ему так кранты точно, а за всех он пусть не говорит и за тебя не решает. Припомнил ему, как он несколько лет подряд то устраивался к нам работать, то увольнялся, когда его в Архангельске в море брали. Он же работник так себе, а человечек еще хуже, поэтому его в одно плавание возьмут, а потом на берег спишут. Ну, он к нам пристроится. Потом снова в Архангельск уедет. А он взбесился и на меня с кулаками кидаться начал. Говорю же, бешеный, не терпит, когда ему поперек что-то говорят.

— Погоди, я что-то совсем запутался, — признался Иван. — При чем тут Архангельск?

— Да я ж тебе объясняю, — покладисто, как ребенку, объяснил Маргулис. — Ромка, он так-то механиком на кораблях работал. В плавание ходил. Только его всегда увольняли. Он же, чуть что, сразу в драку. А в нашем городе у него дядька жил, материн брат. Он его к себе жить пускал. И на работу в порт устраивал. Ромка тут покантуется, потом договорится на очередное плавание, уедет. Потом опять там разругается со всеми, вернется. Так уж раз пять или шесть было. Вот только дядька его помер, так что жить ему теперь тут негде. То ли комнату в общежитии снимает, то ли у бабы своей ночует.

— Странно за тысячу километров уезжать, чтобы в порту рабочим быть, — заметил Иван. — Тем более что родственников у него теперь тут нет. Такие-то копейки и в Архангельске, поди, платят.

— Вот и мы удивились, когда он снова нарисовался, — пожал плечами Маргулис. — Но приехал и приехал. Нам что, нам не жалко.

— Да мне тоже не жалко, — согласился Иван. — Вот только драки на своей территории я терпеть не намерен. И еще мне очень интересно, что этот хмырь имел в виду, когда говорил, что меня здесь скоро не будет.

— Да брось ты, Михалыч, что он может иметь в виду? — презрительно спросил Маргулис. — Просто болтает глупости, чтобы значимости себе придать. Его ж за человека никто не считает. Только и плюсов, что не пьет.

— Погоди. — Иван потер затылок, в котором что-то отчетливо зазвенело. — Он знает, что меня недавно по голове звезданули, а я на работе про это никому не говорил. Ни одной живой душе. Вот ты, Гришка, к примеру, про это знаешь?

— Нет, — растерянно произнес Маргулис и тоже потер свой мощный затылок. — А тебя что, правда стукнули, что ли?

— Правда. Три дня назад. Я дома повалялся и шум поднимать не стал. А Новиков про это откуда-то знает. Вот что любопытно.

— Да прижать его, как клопа, к стене, — решительно сказал Гришка, — да встряхнуть хорошенько, чтобы рассказал, что знает. Правда ж интересно. Тебе в репу дают, а этот поганец — единственный, кто в курсе.

— Прижать мы его всегда успеем. Тут подумать надо. — Корсаков зябко повел плечами. Стылая декабрьская сырость коварно пробралась под расстегнутую куртку и теперь кусала плечи под тонкой кашемировой водолазкой. — Разберемся. А пока идите-ка вы все работать. Хотя нет. Гриша, постой. Скажи мне, Новиков тут на предприятии с кем-нибудь дружен? Может, он с Алексеем Беляевым раньше общался?

— С Алексеем Николаевичем? — уточнил Гришка и снова потер затылок.