– О чем вы двое говорили?

– На самом деле мы не разговаривали. Я говорил.

Он молчит, пристально глядя на меня. У моего отца глаза интересного серого оттенка, кожа вокруг них морщинистая от возраста и лет, проведенных на солнце. Во взгляде тысяча вопросов, хотя отец не задает ни одного.

– Я так долго злился, – напоминаю я ему. – И вымещал весь этот гнев на тебе, потому что ты был здесь, а ее не было, но ты ничего этого не заслужил. У нее было слишком много власти над моей жизнью, и я устал. Я хотел вернуть контроль.

Его серые глаза немного блестят.

– Ты имел полное право злиться на меня. Я – причина, по которой она ушла

– Нет, это не так. Она сама решила уйти, но ты остался, и я никогда не благодарил тебя за это.

Отец опускает голову.

– Прости, что все эти годы я держал на тебя обиду. Я был эгоистичен настолько, что в то время не видел, что ты делал для меня. Я чувствовал себя брошенным вами обоими, но тебя не было, потому что ты больше работал, заботясь о том, чтобы моя жизнь не изменилась. Хоккей – удовольствие не из дешевых, но благодаря тебя я не пропускал ни одного турнира. Ты покрывал расходы Линдси в юридическом колледже. Ты позаботился о том, чтобы у меня было хорошее жилье, и я никогда не голодал. У меня было все, в чем я нуждался, и я никогда не благодарил тебя за это.

Он кивает, не отрывая взгляда от пола.

– Так что спасибо тебе, папа.

Он быстро вытирает глаза мозолистыми кончиками пальцев.

Наконец, отец поднимает на меня взгляд.

– Я знаю, что не был для тебя тем же отцом, каким был до ее ухода, но я старался. Я действительно старался, Эван.

– Я знаю.

– Мне было по своему больно, но в то же время я чувствовал себя виноватым, что меня было недостаточно, чтобы заставить твою мать остаться. Из за меня она оставила тебя, поэтому иногда было трудно быть дома и видеть тебя. Я думал, что ты меня ненавидишь, и я ни капли тебя не винил.

Черт, теперь мои глаза горят.

– Я никогда не ненавидел тебя, папа. Ты был нужен мне тогда, и я все еще нуждаюсь в тебе сейчас.

Суровый и иногда холодный мужчина смотрит на меня с другой стороны стола, выражение его лица становиться мягким, а мужественные стены рушатся, когда в его глазах появляются слезы.

– Я люблю тебя, папа.

Эти слова кажутся правильными, нужными и давно назревшими, когда они слетают с моего языка. Я не говорил их ему двенадцать лет. Не говорил их многим людям за последние двенадцать лет, и физическое облегчение, которое, как я наблюдаю, испытывает этот человек, заставляет меня расстраиваться, что я не говорил этого все это время.

– Я тоже люблю тебя, Эван, – он быстро кивает головой, пытаясь взять себя в руки.

Обойдя стол, я крепко обнимаю отца, и он обнимает меня точно так же.

– Прости, что не мог сказать этого раньше.

– Иногда это страшно. Я знаю. – Его голос мягкий и понимающий.

Мы обнимаемся еще немного, прежде чем наконец отпускаем друг друга.

– Я долгое время боялся позволить кому либо любить меня, – продолжает мой отец. – И боялся полюбить кого то еще.

– Ты все еще боишься?

Он качает головой.

– Уже нет.

Я продолжаю смотреть на него подозрительным взглядом.

– Что? Не смотри на меня так.

– Папа, у тебя есть девушка? – поддразниваю я.

Он пожимает плечами.

– Может быть.

– Что? – У меня вырывается недоверчивый смешок. – Почему ты ничего не сказал?

– Это все в новинку для меня. Типа того. Она была мне хорошим другом много лет, и долго ждала, когда я буду готов впустить кого то еще в свою жизнь. Прямо перед Рождеством я перестал быть идиотом.