– Да пошел ты!– плюнул мне в лицо он, рассмеявшись.

– Кончай его, Мотя!– кивнул я вору, вставая со стула, делая вид, что ухожу. Самое обидное, что если Ковригин не поведется даже на это, то убивать его все же действительно придется. Очень опасно было бы оставлять за спиной такого клыкастого врага.

Рука вора метнулась к шее лейтенанта, и тут он закричал.

– Постой!

Нарочно потягивая время, я обернулся, дав ему почувствовать то, на какой тонкой грани между жизнью и смертью он находится.

– Дай слово, что не убьешь меня!– обратился он ко мне.

– Отпусти его, Матвей!– приказал я.– Обещаю, я тебя не убью…

– Я прикажу открыть оружейку… – после небольшой паузы проговорил тихо Ковригин. И все…Человек сломался. Глаза потухли, будто аккумуляторы вытащили у него изнутри.

– Вот и славно!– улыбнулся Качинский, поигрывая пистолетом комиссара.– Одевайся немедленно, не надо нам смуту наводить раньше времени…Нужно, чтобы караул ничего не заподозрил!– бывший белый офицер кинул политруку его форменную гимнастерку и галифе. Тот с ленцой и медленно начал одеваться, но был тут же одернут Малиной:

– Ты тут не балуй…Шансов никаких…

Тут он был прав. Против четверых здоровых мужиков, пусть и истощенных долгим лагерным сиденьем, изнуряющей работой, скудным питанием, шансов не было никаких. И самое главное, что умный лейтенант это прекрасно понимал. Когда форма была одета. Он вопросительно покосился на кобуру, висящую на спинке стула. Только лев Данилыч понял его взгляд и насмешливо улыбнулся:

– Только если так…– пустая кобура полетела в Ковригина, которую комиссар поймал на лету.– Подчиненные и правда не поймут.

Впятером мы вышли из квартиры политрука, стараясь привлекать к нашей довольно странной процессии как можно меньше внимания. Впереди нас шагали, делая понурый вид Мотя и Малина, потом вышагивал бледный, как полотно Ковригин, а замыкали шествие я с Качинским, при чем Лев Данилыч держал свою руку с «тт» в кармане, чтобы в том случае, если лейтенанту взбредет какая-нибудь шальная мысль в голову, он бы от своей пули не ушел .

Смотря на бледное землистого цвета лицо лейтенанта, мне самому становилось не по себе. Господи. Во что мы все влезли? Почему именно на мою долю выпали все эти приключения? Почему именно меня выбрали для агентурной работы заграницей?

На мгновенье в голове мелькнула мысль о том, чтобы кинуть Головко и всю его контору. Сбежать вместе со всеми, найти Валентину и сбежать с ней хоть на край света! Но я тут же ее отверг…НКВД – серьезная организация, с ней шутки плохи, и своих обидчиков она умеет наказывать неотвратимо и болезненно, никакой край мира не спасет. Вон, Троцкий Лев Давыдыч, скрылся в Мексике и что? И там достали ледорубом по голове. Вообщем лучше не рыпаться и выполнять все. Что они советуют, а там, там возможно что-то изменится, ведь Валечка обещала ждать, просила только вернутся, и я вернусь, во чтобы то ни стало вернусь, лишь бы только увидеть блеск ее счастливых глаз и почувствовать малиновый вкус ее нежных губ.

Снег под ногами мягко скрипел. Помимо воли, видимо от волнения, которое легко читалось на каждом лице, мы шагали в унисон, чуть ли не строем. Даже воры приноровились к широкому размашистому шагу, пусть и не строевому, но четкому, как куранты на Спасской башни.

У оружейки Ковригин остановился. Да и мы неловко затоптались, не понимая, что делать дальше. Самый важный и охраняемый объект Темлага представлял собой длинный продолговатый барак, со всех сторон обшитый толстыми металлическими листами. На входе нас встретил часовой, меряющий шагами расстояние по периметру с одной лишь легкой винтовкой «Мосина».