Она сняла капор и аккуратно положила его в широкую деревянную корзину, в которой должна принести тростник из заводи. Отец её, богатый человек, настаивал, чтобы она работала. Святой Павел, — говорил он, — делал палатки, и каждый христианин должен знать какое-нибудь ремесло. С восьми лет она работала в сыроварне, но затем вызвалась носить тростник, который требовался для циновок и светильников. Для этого была причина. Здесь, возле глубокой заводи речки она могла быть одна.

Она распустила волосы, положила шпильки в корзину, где они не могли потеряться. Снова осмотрелась, но вокруг все было неподвижно. Она ощущала безлюдность, как будто был шестой день мироздания. Её волосы, светлые как самое светлое золото, упали на лицо.

Над ней, знала она, ангел переворачивал огромные страницы книги жизни Агнца. Отец рассказал ей про ангела и его книгу, когда ей было шесть лет, и название книги казалось очень странным. Теперь она понимала, что Агнцом был Иисус, а книга жизни на самом деле была книгой конца. Она представляла её громадной, с большими латунными застежками, толстыми кожаными бороздками возле переплета и со страницами, достаточно большими, чтобы записать каждый грех, совершенный каждым человеком на божьей земле. Ангел искал её имя, ведя пальцем вниз по строчкам и держа перо с капающими чернилами.

В Судный день, — говорил отец, — книгу жизни передадут Господу. Каждый человек по очереди будет подходить и вставать перед Его величественным престолом, в то время как гулкий голос будет зачитывать его грехи, записанные в этой книге. Она страшилась этого дня. Она боялась стоять на кристальном полу перед престолом из изумрудов и яшмы, но этот страх не мог спасти её от прегрешения, как и все молитвы, которые она творила.

Крошечное дуновение ветерка колыхнуло её волосы возле лица, тронуло серебром ряби на поверхности речки и опять все стихло. Было жарко. Льняной воротничок черного платья туго стягивал шею, лиф платья прилипал к телу, и тяжело свисали юбки. Казалось, летняя жара сдавливала воздух.

Она засунула руки под юбки и расшнуровала верх чулок над коленями. Она сильно волновалась, когда смотрела по сторонам, но убедилась, что была одна. Отец должен вернуться из Дорчестера от поверенного только к вечеру, брат был в деревне с викарием, а из слуг никто к ручью не ходил. Она стянула толстые чулки и положила их в большие кожаные башмаки.

Хозяйка Баггилай, экономка отца, велела у ручья не бездельничать, потому что могли прийти солдаты. Солдаты никогда не приходили.

Война началась год назад в 1642 году, и отец был полон необычного возбуждения. Он помогал вешать католического священника в старом римском амфитеатре в Дорчестере, что для Мэтью Слайта было знаком Господа о близком господстве пуритан. Мэтью Слайт и все его домашние и вся деревня были пуританами. По ночам он молился за поражение короля и победу Парламента, но война походила на отдаленную грозу, которая громыхала далеко за горизонтом. Вряд ли она коснется поместья Уирлатонн или деревню, от которой поместье взяло своё название.

Она огляделась снова. Через речку, над полем, над маками, над таволгой и рутой пролетела коростель. У озера, где рос самый высокий тростник, речка расширялась. Она сняла накрахмаленный белый передник и аккуратно сложила поверх корзины. Проходя через живую изгородь, отделявшую Верхний Луг, она сорвала несколько розовых цветочков Смолевки и теперь осторожно положила их на край корзины, чтобы одежда не помяла нежные лепестки цветков.

Она подошла поближе к воде и замерла. Прислушалась к ручью; над клевером жужжали пчелы, и больше в жарком душном воздухе никаких звуков не было.