Я склонился над Мариной. Девушка лежала, запрокинув лицо, глаза прикрыты. Может, это еще не смерть?

Я поискал у Марины пульс. Не нашел, нагнулся к лицу, пытаясь почувствовать дыхание, и ощутил легкий запах миндаля.

Лекарство! Где пузырек?

Флакончик лежал на полу, капсулы рассыпались. Я поднял, прочитал этикетку. «Papaver somniferum Мак снотворный». Папаверин? Впрочем, трудно ожидать на аптечном пузырьке надпись «цианистый калий».

В дверь ангара постучали. Господи, как не вовремя! Я панически заметался и, поддавшись внезапному порыву, забросал тело Марины ветками и прикрыл сверху Мурзиковой попоной.

В дверь настойчиво заскреблись. Я открыл. На пороге стоял немолодой мирдонец в шапочке научно-технической службы.

— Я хотеть любоваться, — сказал он на ломаном галакте. — Хотеть глядеть твоя шивотноя. Эта. — Мирдонец ткнул длинным суставчатым пальцем в сторону Мурзика.

— Посмотреть на жирафа? — спросил я, лихорадочно соображая, как вытурить нежданного гостя.

— Шираффа? Нет, не шираффа. Разве он летать?

— Почему летать? — удивился я.

— Шираффа мирдонски слово, значить «козел когда летать». Твой шивотный нечем летать. — Мирдонец отодвинул меня и подошел к стойлу, разглядывая Мурзика. — На нем быват летатный камень, — он изобразил пальцами сложную фигуру и, сведя глаза на моем левом ухе, прошипел, — гзззде она?

«Она»?! Мирдонец ищет Марину? Я в замешательстве выдавил из себя какие-то междометия, стараясь не оглядываться на кучу с телом. Мирдонец ждал, перебирая пальцами.

Внезапно снаружи послышались резкие звуки, будто кричала стая павлинов. Мирдонец изменился в лице, вертикальные зрачки замерцали.

— Бош Токкабур! Консула! Она меня голова долой. Прятать!

Я не успел отреагировать. Мирдонец нырнул в груду веток и моментально в них зарылся.

Дверь распахнулась.

Вошла процессия: двое боевых мирдонцев встали возле двери, четверо выстроились по стенке, двое встали за моей спиной.

Взвыли трубы. В дверь вкатился, переваливаясь, толстенький нод в чешуйчатой шубе и высокий мирдонец в бордовом балахоне. Обращая на меня внимания не больше чем на табуретку, они подошли к стойлу. Мирдонец в бордовом повернулся к ноду.

— Ты хочешь сказать, что эта худая лошадь — прадедушка Императорского аждара?! Глупец! Оскорбительно даже думать такое!

— Но, Улуг, окрас… шея… форма рогов.

— Окрас! — презрительно фыркнул Улуг. — У змеи Яширин шкура тоже желтая, но она же не тетя аждара! — мирдонец громко засмеялся. С улицы ему вторила свита, судя по хохоту, многочисленная.

— Эй, ты, — он поманил меня пальцем. Полупрозрачный камень мигнул зеленым с большого перстня. — Продай лошадь.

— Это не мой, — промямлил я. — Хозяйка отошла, я передам.

— Передай, — милостиво разрешил мирдонец. — Скажи, Бош Токкабур велел. Пусть приведет лошадь в наш шатер.

— Это куда? — спросил я, больше для порядка. Конечно, я не собирался куда-то вести чужого жирафа, тем более, вопрос наследства решится не менее чем через полгода.

Улуг махнул рукой. Отразившись в перстне, зеленый свет брызнул мне в глаза. Что-то взорвалось в голове и стало очень неудобно стоять. Я пошатнулся и ухватился за барьер стойла.

Длинными когтистыми пальцами Бош Токкабур взял меня за подбородок и внимательно посмотрел в глаза. На лице его отразилось разочарование.

— Покажите ему, — сказал он охранникам и добавил что-то вроде «коровуллик кукламок».