— Вот! — обрадовалась Надежда. — Очень правильно мыслишь. Значит, на чем мы остановились? Что нас связывает? И получается, что связывает нас роддом, потому что там мы все познакомились и две недели вместо положенных шести дней провели. С Любой мы еще потом несколько лет дружили, пока я из того района не переехала, с тобой долго встречались, а с остальными связь потеряли. Значит, звоню я вчера Любиной дочке Маше, она медсестрой работает в том самом роддоме на Огородникова, теперь это Рижский проспект, а я никак не привыкну. И сообщает она мне удивительные вещи. Во-первых, кто-то влез к ним в архив и украл все папки с медкартами за 1971 год.

— Интересно!

— Молчи пока. А во-вторых, помнишь детскую сестру Клаву, она на нашем отделении больше всего работала. Помнишь, мы еще в ужас приходили, как она новорожденных носила — по трое на одной руке, все боялись, что она их уронит?

— Конечно, помню!

— Вот, недели три назад нашли ее убитой за городом. Возвращалась она с дачи, ее задушили и бросили в пожарный водоем. Убийцу, естественно, не нашли.

— Ужас какой, что ты говоришь, Надежда!

— А доктор Алексей Иванович…

— Что — тоже убили?

— Нет, умер он своей смертью лет пять назад, пожилой уже был. И вот я тебе сейчас предлагаю посидеть спокойно и вспомнить, кто еще вместе с нами эти две недели в палате лежал и что такого серьезного могло тогда случиться, что теперь, через двадцать шесть лет, так страшно откликнулось.

— Да что можно вспомнить через столько лет? — вяло возразила Вера. — И к тому же, знаешь, Надя, мне уже все равно.

— А мне не все равно! — вскипела Надежда— Я жить хочу, хочу по улицам спокойно ходить, не оглядываясь. Внучку хочу вырастить, с мужем мне жить еще не надоело! Вера, ну скажи, неужели тебе неинтересно выяснить, что за сволочь на тебя покушалась, и доказательства твоему благоверному в физиономию бросить, чтобы он точно знал, что не ты его девицу взорвала?

Расчет Надежды был верен, Вера оживилась, глаза ее заблестели, но ненадолго.

— А что потом? — вздохнула Вера. — Ну докажу я ему, что ни при чем, а толку? Все равно никому не нужна.

— Потом уедешь спокойно к тете Варе. Или разменяешь эту квартиру, жизнь свою устроишь худо-бедно. Муж ее бросил — что ж теперь, повеситься? У тебя хоть детей маленьких нет, а я когда с мужем развелась, Алене шесть лет было. И ничего, прожили как-то. Поживет твой муж один, через месяц грязью зарастет, желудок заболит от полуфабрикатов — и прибежит за тобой как миленький с извинениями! Привык на всем готовом, избаловала ты его. Все мужчины одинаковы! — присовокупила Надежда, самодовольно подумав в глубине души, что, конечно, верная мысль, что все мужчины одинаковы, за исключением ее мужа Сан Саныча, который все умеет — и убирать, и готовить, и вообще он очень умный и хороший, а самое главное — очень любит ее, Надежду, и никогда не поступит с ней так, как поступил с Верой ее муж.

Они сели с Верой за удобный стол в кухне и, попивая кофе, стали вспоминать все события, которые произошли с ними в роддоме номер 17 двадцать шесть лет тому назад.

В роддоме было два послеродовых отделения, первое и второе — для нормально родящих женщин, у которых дети появлялись на свет, как положено, без осложнений, а на третье послеродовое попадали бедолаги со всевозможными отклонениями. И держали там рожениц не менее двух недель.

Надежда попала туда потому, что у нее плохо заживали послеродовые швы, у Веры девочка шла не головкой, а ножками, поэтому Вера промучилась родами чуть ли не двое суток, у нее считались трудные роды. Любиному ребенку занесли легкую инфекцию и две недели лечили гноящиеся глазки.