Теперь уже Соне нужно было подпрыгивать. Но она не догадалась этого сделать, и когда Степан в очередной раз отдавил ей ногу, перестала кружиться и повела его в буфет.

Колбаскина в буфете потянуло на мотовство. Он купил Соне вазочку с пирожными и бутылку лимонада.

– Помнишь, в пятом классе, – мечтательно произнес он, намекая на их давние отношения, – я также покупал тебе пирожные!

– Помню, но только оно было одно, и это была не я.

Колбаскин удивленно посмотрел на Соню.

– Не может быть, – заявил он, – я был влюблен только в тебя!

И зарделся от этого признания, намереваясь получить в ответ взаимность.

Лариса заметила его сразу. В строгом сером костюме, при галстуке и с букетом цветов он выделялся на фоне однообразной публики. Чем-то он напомнил ей неблагодарного Стрелкина, но лишь мимолетно, случайно и не к месту. Она поправила рыжие кудряшки, отстранилась от длинного усача и пошла по направлению к Колбаскину. Вот это кадр, думала Лариса, среди этого безобразия теперь есть на ком остановить взгляд.

Василий Степанцов, а это был именно он, искал в зале свою невесту. В соседней комнате уже все было приготовлено для торжественной регистрации их брачных отношений. Волнующе беззащитно лежал на бархатном сукне паспорт Степанцова, раскрытый на нужной странице, готовой подставить себя безжалостному штампу. На этом же столе стояла бутылка с дорогим шампанским, одиноко грустила рядом на стуле работница загса, выписанная на праздник для проведения брачной церемонии.

– Ну, и где брачующиеся? – недовольно спрашивала она у Степанцова. Тот выскакивал в зал в надежде увидеть там спешащую невесту, но безрезультатно возвращался обратно.

– Наверняка она передумала, – язвила работница загса.

– Еще десять минут до назначенного времени! – кипятился Степанцов.

– Брачующиеся должны являться заранее, – сказала работница загса, не терпя никаких возражений, – нужно еще заполнить документы!

И Степанцов вновь исчез в зале. Для храбрости он решил зайти в буфет и выпить пару рюмок водки. Твердой походкой он подошел к буфетчице и протянул купюру. Буфетчица мельком глянула на нее, взяла с полки бутылку водки (кроме водки и лимонада, на полках ничего не стояло), откупорила, достала из-под прилавка одноразовый стаканчик, тарелку с нарезанной колбасой и все это протянула покупателю. Степанцов гордо сообщил, что сдачу буфетчица может оставить себе, а та потребовала с Василия доплату в десять копеек. Пока Степанцов рассеянно шарил в кармане ища мелочь, Лариса выложила на прилавок десятюнчик и с улыбкой сказала:

– Будете должны.

Василий радостно кивнул и потащил свою бутылку с тарелкой на столик, расположенный по соседству со столиком Сони и Колбаскина.

Лариса с радостью присоединилась бы к незнакомцу, но побоялась помешать подруге, у которой намечались перспективы в плане замужества с Колбаскиным. Поэтому она решила дождаться незнакомца в зале у выхода из буфета для того, чтобы познакомиться с ним.

У Сони действительно, кажется, что-то сдвинулось с мертвой точки. Колбаскин, начавший разговор с признания о своих детских чувствах, вскоре добавил, что испытывает такие же чувства к ней и сейчас. Это у него называлось признанием в любви. Делал Колбаскин это признание совершенно безотчетно. Поддаваясь первому порыву чувств, всколыхнувшихся после того, как его сосед Усачев признался, что собирается жениться на Соне.

Нет, жениться Колбаскин не хотел. Но упустить Соню не мог. Как разбойник на перепутье – в одну сторону идет богатый караван, в другую направляется неохраняемый гарем. Разорваться ему, что ли?

– Подожди меня пару месяцев! – уговаривал он Соню, не понимая ее отказа.