Изменить размер шрифта - +
Если огромные трудности пути на Европейский Запад испытывает Венгрия (начавшая это движение еще в 60-е годы), то можно себе представить экономические и психологические трудности на этом пути стран-неофитов 90-х годов. Накладываются различия исторического опыта и национального менталитета, сталкиваются идеи индустриальной эффективности и социальной справедливости, о которой у Запада и Востока Европы несколько различные представления.

Третий путь Россия, видимо, выберет, если будет заблокировано движение по двум первым дорогам. Не желая быть лишь поставщиком сырья и дешевой рабочей силы, ощущая свое неравенство с передовым Западом, не сумев пробить цивилизационную брешь (в отсутствие феномена типа Петра Великого), Россия может обратиться внутрь себя и на Восток, оживить евразийские схемы 20-х годов, найти более благоприятную историческую нишу в неоизоляционизме, в обороте к внутренним ресурсам и к непосредственным соседям. Собственно, это привычная дорога. Стабильного места в мировом разделении труда Россия так и не обрела. Начиная с 1700 года попытки «воссоединения» с Западом оказались болезненными. Романовско-ленинская вестернизация так не сломала барьеры между мировым регионом-лидером и его восточноевропейским соседом, несмотря на колоссальные усилия и жертвы.

Не в первый раз в своей истории России приходится делать роковой выбор. Процесс этого выбора происходит в объяснимой сумятице, всегда сопровождающей смену социального строя и политического порядка. Грань между желаемым и возможным размыта сильнее, чем когда бы то ни было. Куда идти? Если существует для такой ситуации компас, то его роль играет анализ исторического прошлого — движения России по вышеназванным дорогам. В свое время выбор для России определяли митрополит Филарет, Петр Первый и Сталин. Ими были избраны очень различные варианты: соответственно — изоляция, курс на Запад, советско-евразийский мир.

По большому историческому счету Россия всегда стояла между двумя грандиозными цивилизациями — китайской и западноевропейской. Россия, повторяем, никогда не являлась частью Запада, каким он вышел вперед в мировом развитии в шестнадцатом веке. Но объединяющими были параметры индоевропейской расы, христианства, общего наследия античности. Китай был дальше, но он был, существовал в связях России с внешним миром и по-своему привлекал. Собственно, речь идет в меньшей степени о собственно Китае, а больше об Азии в целом. Именно гибрид из поствизантийской системы и азиатской формы правления (тайна, жесткие внутренние выяснения; персональная лояльность и ответственность; группирование не вокруг идеи-программы, а вокруг лидера) явил собой российскую систему управления — от Святого Владимира до президента Путина. Европа же дала России ее интеллигенцию, культуру, науку, искусство. Россия прошла свой тысячелетний путь между этими двумя полюсами. Но при этом важно помнить, что Россия сознательно сняла с себя миссию «крестового похода», она по возможности христианизировала ареал своей опеки, но никогда не делала это своей «мировой» или азиатской миссией. Если бы русские витязи пошли к Тихому океану как крестоносцы, они утонули бы в море мусульманского, буддийского, конфуцианского населения и погибла бы раньше времени — как средневековые крестоносцы в Палестине. Но они отдали определенную дань обычаям и верованиям своих подданных и соседей, благодаря чему и просуществовали тысячу лет.

Стало беспрекословным объяснять особенности американского развития ситуацией постоянно движущейся вперед, к Тихому океану общины. Не менее существенен этот элемент и в русской нации, подошедшей к Калифорнии одновременно с североамериканцами. Путь от Петербурга к форту Росс (20 километров к северу от Сан-Франциско) был в три раза больше, протяженнее, чем путь янки из Нью-Йорка. Историк Ключевский справедливо называет миграцию и колонизацию «фундаментальной чертой русской истории». Между 1678 и 1897 годами 60 процентов русского населения жили уже на новых, «непрежних» территориях.

Быстрый переход