После разгрома станций Понятовки и Пригорья и других дерзких партизанских налетов генералу Шмидту, напуганному резким усилением партизан в своем тылу, удалось выторговать у фельдмаршала Клюге дополнительные войска и власовские «остбатальоны». Сняв с фронта какие только можно было полки, мобилизовав карательные части СС, финский лыжный батальон, вспомогательную полицию Рославля, Дубровки, Жуковки, Ершичей и Сещи, Шмидт отдал приказ о начале 16 декабря 1942 года операции «Клетте» («Репейник»).

На этот раз Венделину Робличке не удалось предупредить партизан. Не удалось потому, что еще 12 декабря он уехал в отпуск домой. Гауптфельдфебель Христманн к тому времени души не чаял в своем помощнике — он оформил Венделину дополнительно десять дней отпуска, чтобы тот успел завезти в Бремен горячо любимой супруге Христманна внушительную посылку из уворованных консервов, кофе, шоколада и сахара.

— Боюсь, мой мальчик, — сказал он доверительно Венделину, — что всех нас ждут тяжелые дни. Наши солдаты, окруженные в Сталинграде, мрут от голода. Станет туго и в рейхе. Эти продукты очень пригодятся моей семье.

Венделин Робличка ехал поездом из Бремена в «протекторат», когда полки карателей и батальоны предателей-власовцев высадились на многих станциях железных дорог, стальной петлей окруживших «Клетнянскую партизанскую республику», и с ходу двинулись к лесу.

Поддержанные авиацией, танками и артиллерией, каратели выбили партизанские бригады Данченкова, Коротченкова и Галюги из зимних лагерей и лишили партизан продовольственных баз. Над лесом кружила «борона» — двухфюзеляжный разведчик «фокке-вульф». Для партизан начались тяжелые времена — дни и ночи холода, голода, когда пусты были заплечные мешки и подсумки у бойцов, когда неделями нельзя было разжечь костры, когда приходилось зарываться в снег, отбиваясь от врага.

Горели подлесные деревни, горели партизанские лагеря. На лесных просеках день за днем шли кровопролитные бои.

Партизаны голодали, жестоко страдали от морозов, берегли последние патроны. Но на их лицах, почерневших, обожженных морозом, светился отблеск сталинградской победы.

Немецкое командование, проведя почти двухмесячную карательную операцию, объявило клетнянских партизан уничтоженными. Партизанские отряды потеряли немало людей в борьбе с карателями, и все-таки после блокады стали еще больше. Они выросли за счет добровольцев, за счет новых бойцов.

«МЕНЯ УГОНЯЮТ В ГЕРМАНИЮ!…»

Вторую зиму работали поляки на Сещинском аэродроме. Опять на самолетах замерзало масло, заедали пушки и турельные пулеметы, отказывали зенитки.

После целого дня, проведенного на аэродроме под сильным — десять метров в секунду — ледяным юго-западным ветром, Яну Маньковскому было диковато видеть, как немецкие асы, раскормленные и распаренные, выбегают из бани, чтобы поваляться, покататься в снегу. Зато из-за частых бомбежек доставалось зенитчикам. Сещинские зенитчики провели всю первую страшную зиму в России в жарко натопленных казармах. Теперь же, в летную погоду, они днем и ночью мерзли у орудий. Если и удавалось согреться, то только у пылающих, разбитых бомбами казарм. На аэродром в зимней шинели с бобровым воротником и теплыми наушниками приезжал полковник Дюда. Он подбадривал молодых летчиков:

— Не робейте, мальчики! Холодно? Это в закрытой машине, в отапливаемом комбинезоне?! Да я в этой России, будучи летчиком кайзера, летал в открытых «фоккерах»! Мы, ваши отцы, мазали лицо китовым жиром, чтобы не обморозиться!…

Поляки мерзли почти так же жестоко, как в первую зиму, и все же вторая зима была мало похожа на первую, потому что тайный огонь согревал сердца четырех поляков — Яна Маленького и Яна Большого, Стефана и Вацека.