Но у нее не хватало смелости, к тому же надо было спешить к Кэрол.
Едва Молли переступила порог ее спальни, как та спросила:
— Ну, как дядя?
Миссис Хартли никогда не встречалась с Чарльзом, но тревожилась о нем, и это было приятно.
— Мистер Уилфилд звонил в больницу, — ответила Молли. — Дядя хорошо провел ночь. Мне можно повидать его сегодня днем. Я не буду вам нужна?
Оказалось, что Кэрол сегодня отправлялась на ланч к подруге, и можно было отвезти ее и, сделав свои дела, забрать.
— Грегори велел зайти в офис перед ланчем, — сказала Молли.
— Он, наверное, хочет знать, как ваш дядюшка, — отозвалась Кэрол.
О да, хотя это легко можно было узнать, позвонив по телефону. Молли была почти уверена, что он просто хочет видеть ее, но не говорить же об этом миссис Хартли.
— Мой дядя лежал без сознания, когда мы нашли его, и я была в шоке. Грегори сделал ему искусственное дыхание.
Это не удивило Кэрол. Она отпила чаю, взглянув на помощницу полными гордости глазами.
— В критических ситуациях Грегу нет равных!
— Он замечательный человек, — признала Молли.
— Вот такой у меня племянник, — весело проговорила Кэрол. — Женщины от него дуреют.
Миссис Хартли явно предупреждала ее. Должно быть, она заметила ее мечтательный вид. Молли готова была рассказать Кэрол то, чего не сказала бы больше никому. Эта старая мудрая леди казалась чуть ли не родной бабушкой, в которой Молли так нуждалась, но сейчас девушка никоим образом не могла ей заявить: меня не беспокоит, дурею ли я от него, потому что знаю: Грегори — мужчина моей мечты. И если я когда-нибудь полечу к звездам, то с собой возьму только его. Ей хотелось спросить, откуда женщины знают, выходя замуж, что избранник — их единственный.
Но сейчас надо было спрятать свои чувства, потому что они только потревожили бы Кэрол. Так что лучше не говорить о ее племяннике и подавить искушение даже произносить его имя. А оно не выходило из ума, ей хотелось повторять: Грег, Грег, Грег — как песню. Так и подмывало задать Кэрол тысячу вопросов о нем, но она удержалась.
После завтрака они просмотрели газеты и письма, а потом Молли отвезла свою подопечную в дом подруги, который представлял собой аккуратный, будто игрушечный, коттедж в небольшом саду. По дороге в больницу Молли остановилась купить цветов, винограда и книжку юмористических рассказов в мягкой обложке. И хотя дяде, лежавшему в палате интенсивной терапии, было не до чтения, он улыбнулся и пошутил: теперь для него юмор — лучшее лекарство. Около его кровати больше никого не было. Молли придвинула стул и уселась.
— Не знаю, какие цветы ты любишь, я раньше никогда не покупала их для тебя.
— Я тоже не знаю, какие у меня любимые, но отныне буду считать, что это розовые гвоздики.
Они тихо беседовали, она рассказывала дяде о Кэрол Хартли, о доме ее племянника, о своей работе.
— А Грегори Уилфилд был здесь, когда меня привезли?
— Да, — сказала она удивленно. По-видимому, смутные образы запечатлелись даже в беспамятстве.
— Ты счастлива, девочка?
Дядя до сих пор думал, что она живет с Грегори, не зная, что все это только в ее мечтах. Он даже, кажется, смирился с этим, и она не стала его переубеждать, наградив ослепительной улыбкой.
— Сегодня утром я очень счастлива, а прошлым вечером думала, что сойду с ума.
— Прости, дорогая, напугал я тебя. Но сейчас мне значительно лучше, — заверил он ее.
В это время вошла тетя Марин, неся цветочный горшок и сумку — видимо, с фруктами. Она бросила на мужа быстрый оценивающий взгляд и повернулась к племяннице. |