– Но ты не можешь выставить проклятый никель на аукцион. И я не могу. Откуда он у тебя?

Я замялся, но всего на пару секунд.

– Два часа назад он принадлежал человеку по фамилии Колкэннон.

– Гэ Эф Колкэннон? Как же, как же, знаю! Но я не знал, что у него есть никель тринадцатого года. Когда он его купил?

– Понятия не имею.

– Чем еще ты у него поживился?

– Парой сережек и дамскими часиками. Больше ничего в сейфе не было – так, разные документы, биржевые сертификаты. Ничего этого я не тронул.

– А других монет не было?

– Нет.

– Странно!.. – Абель нахмурился. – А эта монета – она не была у него в оправе или в специальном прозрачном футляре? Ни в чем таком?

– Нет, она была в плексигласовой коробочке, завернута в папиросную бумагу. В том виде, как я ее и принес.

– Непостижимо!

– Я тоже так подумал.

– Просто непостижимо! Он, видимо, только что купил ее. Такие вещи хранят в банке, разве нет? Интересно, это тот же экземпляр, который был у Макдермотта? Или он у какого-нибудь музея куплен? Музеи ведь не только пополняют свои фонды, но иногда и частично распродают, хотя предпочитают называть это не продажей, а деаквизицией. Великолепный образчик новояза, не находишь? Так где же Герберт Колкэннон ее раздобыл, а?

– Абель, я даже не знал, что она у него есть.

– Да, да, конечно. – Он снова вынул из конверта плексигласовую коробочку, развернул папиросную бумагу и достал пятак стоимостью в полмиллиона. Вставив лупу в один глаз и прищурив другой, он еще раз осмотрел его и сказал: – Нет, это не подделка. Подделок сейчас много ходит, понимаешь. Как их делают? Технология нехитрая. Берут никель 1903 года или, скажем, 1910-го, 1911-го, 1912 года, стачивают ненужную цифру, а на ее место припаивают нужную, спиленную с другой монеты. Но после такой операции обязательно остаются следы, а тут их, кажется, нет. Может быть, пробирный контроль выявит, не знаю, но я лично ничего не вижу. Кроме того, перед обработкой никель надо отдать на пробирный анализ, а это обходится в несколько сотен. Нет, я почти уверен, что монета настоящая. Рентген должен подтвердить это. Или специалист-нумизмат.

Абель опять вздохнул.

– В более удобное время я установил бы подлинность монеты, не выходя из этого здания. Но сейчас ночь, и будем исходить из того, что это – не подделка. Кому бы я мог ее продать? И за сколько? Будущий владелец никеля должен остаться анонимной фигурой. Он должен сознавать, что не сможет ни выставить никель, ни продать его. Среди любителей живописи таких коллекционеров хоть пруд пруди. К наслаждению, которое доставляют им картины, добавляется тайное удовольствие от того, что они приобретены незаконно. С собирателями монет иначе. Они меньше обращают внимание на эстетическую ценность коллекции. На первом месте у них связанный с ней престиж. Где взять такого покупателя? О, охотников найдется немало. Но с кем лучше договориться и сколько запросить?

Я налил себе еще кофе и взялся было за бутылку арманьяка, чтобы был покрепче, но подумал, что арманьяк слишком хорош для этой цели. Потом спохватился: какого черта, только что увел полумиллионную монету и жмусь из-за паршивого французского бренди ценой тридцать долларов за бутылку! Я влил золотистой жидкости в кружку, отпил; по телу разлилось блаженное тепло.

– У тебя три возможности, Бернард, – сказал Абель, вздохнув.

– Правда?

– Возможность первая. Ты забираешь эту штуковину домой и всю жизнь трясешься над своим сокровищем. У тебя вряд ли появится большая ценность, чем эта. Монета стоит по меньшей мере четверть миллиона, может быть, полмиллиона или даже больше.