– Кофею попили…

У моих солдат еще оставались силы шутить, а это означало, что душевная твердость еще не нарушена ни страхом, ни паникой. Команды слушали и понимали хорошо. В бою иногда наступает такой момент, когда солдат перестает понимать команды. Он их просто не слышит. Не понимает их смысла. Тогда – беда.

На дороге ни танков, ни автоматчиков не видать. Характер артобстрела изменился. Теперь снаряды ложились сериями, но уже реже. Восемь секунд – и несколько взрывов, восемь секунд – снова.

Позвал двоих автоматчиков и приказал им:

– Сразу, как только разлетятся осколки, бегом к горловине балки. Там залечь и прикрывать очередную пару. Потом – на ту сторону ручья. И снова заляжете в прикрытие. И так до траншеи. Понятно? Вопросы есть?

Вопросов не было. И они сделали все как надо. Балка их укрыла. Но их перебежка не осталась без внимания немецкого корректировщика. Следующая серия взрывов взметнула землю напротив горловины балки. Артиллеристы взяли чуть правее, и взрывами раскидало крайние штабеля. Да, сожалел я, стоя за шпалами и нюхая креозот, зря мы не потратили еще несколько минут и не добрались до чердака. Теперь бы не стояли здесь, и артиллеристы не гоняли бы нас, как зайцев.

Тем временем приготовились к броску еще двое автоматчиков.

– Если почувствуете, что не успеваете, ложитесь в воронки на обочине или между шпал и не шевелитесь. Он все видит, – предупредил я их.

Очередная серия снарядов легла возле вокзального павильона и в штабелях. Нас не задело. Но нас нащупывали. Сгоняли в одну точку, чтобы потом накрыть. Корректировщик, видимо, все же потерял нас из виду, хотя знал, что остатки взвода все еще прячутся в штабелях и, возможно, возле павильона. Правда, он все поймет в тот момент, когда увидит вторую пару.

Автоматчики рванулись вперед. Когда перебегали дорогу, их обстрелял пулемет. Значит, обстановка изменилась. Теперь они охотились за нами. Установили пулемет, чтобы отсечь от балки. Но это означало, что артиллерийская стрельба будет прекращена.

В штабелях нас оставалось четверо.

Так и есть, отрезают. Перед балкой появились немецкие автоматчики. Но тут же из-за деревьев и из окопов их обстреляли и отогнали на безопасное расстояние.

Снаряды все продолжали рваться. Не прекращают обстрел. Мы выждали, когда ляжет очередная серия, и побежали. Сразу вчетвером. Оставлять никого было нельзя. Если кого-то ранят, то последний, в одиночку, может его не вытащить. Бежали быстро, перепрыгивали, как зайцы, через разбросанные взрывом шпалы. Вот добежали до горловины балки. Залегли. Из наших окопов шла интенсивная стрельба в сторону немцев.

Рота не смогла закрепиться в Киш-Веленце. Та же участь постигла и третью роту, наступавшую на фланге.

Мы подсчитывали свои потери, конечно же обсуждали причины неудачи. Ругали комбата. Почему нас не поддержала ни артиллерия, ни даже минометы? Ходили слухи, что не было боеприпасов. Но зачем тогда вообще было лезть в атаку? Зачем нужна была такая авантюра? Кому? Ради чего?

Бой развивался и проваливался так. Немцы, видя, что мы идем без усиления, что ПТО остались позади, на своих позициях, сразу же контратаковали при поддержке танков. Начали обходить третью роту с фланга, который не был прикрыт. Один из взводов третьей роты дрогнул и начал отходить. Танки уже заходили взводу в тыл. Командир роты старший лейтенант Моисеев побежал навстречу отступающим, чтобы остановить их, потому что создалась опасность, что сомнут всю роту. И его наповал срубило осколком разорвавшейся неподалеку мины. Осколок угодил в золотой луч ордена Отечественной войны I степени. Начштаба батальона потом, после похорон, показывал нам, офицерам батальона, этот поврежденный осколком боевой орден. В том же бою тяжело ранило командира взвода лейтенанта Балобуркина.