Когда венгры появлялись на открытых местах или на склоне возле ручья, мои автоматчики открывали огонь. Пусть знают свое место.

Ночью над венгерскими и немецкими окопами взлетали и зависали осветительные ракеты. У них были такие «фонари» – на парашютиках. Довольно долго висели в воздухе и освещали все вокруг, как лампы дневного освещения. Мы потом, когда шли вперед, подбирали эти парашютики и использовали в качестве носовых платков. Пулеметчики изредка постреливали трассирующими пулями. Трассы вспыхивали над их окопами, проносились над балкой и нашими брустверами. А утром – снова артналет из-за озера. Особого вреда нам эти обстрелы не принесли. Но солдаты ворчали: ни одного снаряда из нашего тыла не пролетело в сторону немецких батарей, чтобы заткнуть им глотку. Хоть бы немного поддержали нас, матушку-пехоту, наши славные артиллеристы. В газетах, дивизионной и армейской, их хвалили на каждой странице, а за что, мы в те дни, сидя перед Киш-Веленце, понять не могли.

А тут еще другая напасть. Немцы приблизительно определили местонахождение расчета пулемета сержанта Кизелько и начали пристреливать свои минометы. Не могли они простить свою неудачу позапрошлой ночью и, видимо, решили выместить ее на наших пулеметчиках. «Максим» Кизелько хорошо поработал по ручью, по их переправе. По ранам на телах убитых они конечно же определили, чьи пули их свалили. То ли они засекли местонахождение пулеметчиков из окопов в стереотрубу, то ли не дремал на гостинице корректировщик, но мины начали ложиться по площади в непосредственной близости от окопа «Максима». Ночью, чтобы не искушать судьбу, расчет Кизелько с правого фланга переместился на левый и до рассвета успел окопаться и замаскировать свой новый окоп.

16 декабря, еще до рассвета, нас предупредили: в тылу взвода развертывается вторая стрелковая рота и второй стрелковый батальон капитана Борисенко. Значит, начинается. Пойдем вперед. В наступлении взводу приказано примкнуть к роте старшего лейтенанта Сурина. Она-то и готовилась к наступлению за нашими спинами. Вскоре пришло известие, что вторая рота вот-вот подойдет к нам, в наши окопы. Перед наступлением всегда боевые порядки уплотнялись.

Я тут же выслал вперед по нескольку человек от каждого отделения, чтобы поправили свои жерди и немецкие щиты, навели переправы.

Рота старшего лейтенанта Сурина подошла тихо, без лишнего шума заняла окопы. Старший лейтенант Сурин разыскал мой окоп. Поздоровался за руку и спросил:

– Ну, как тут, Ткаченко?

– Тихо, – говорю. – Жалко такую тишину тревожить.

– А мы и не будем ее тревожить, – засмеялся командир второй роты, посмотрел на часы и сказал: – Ну, пора.

Мы вылезли из окопов, спустились вниз, перебрались через балку. Вышли к двухэтажному зданию гостиницы. Один взвод перерезал шоссейную дорогу. Два других с ходу атаковали спящих в окопах венгров и немцев. Некоторые из них выскакивали из своих укрытий и тут же попадали под сплошную лавину огня. Мы атаковали их во фланг, откуда они нас не ждали. Полковая разведка, ушедшая получасом раньше нас, смогла бесшумно вырезать посты и боевое охранение возле гостиницы и у шоссейной дороги. И то, что устроили их боевым охранениям разведчики, и то, как продвигались вдоль траншей мы, было настоящим побоищем. Уцелеть в том кромешном аду смогли только немногие. Они спрятались за немецкими танками, по-прежнему стоявшими на перекрестье дорог.

В ту ночь в плен мы никого не брали. Ни венгров, ни немцев. Так было приказано.

Вперед мы продвигались быстро. Дошли до центра Киш-Веленце. И в это время на перекрестке взревели танковые моторы. Но следом за нами в село на большой скорости буквально влетел и развернулся, тут же занимая позиции, противотанковый дивизион.