Ну я и повел его к своей траншее.

Когда выходили из землянки комбата, я попросил знакомого связиста, чтобы тот дал мне на время солдатскую плащ-палатку и котелок. Того лейтенанта из роты связи я знал давно, еще с вяземских боев. Котелка у него своего не оказалось, и он начал спрашивать своих подчиненных. Те по цепочке закричали:

– Котелок! Котелок!

Комбат услышал и погрозил мне кулаком. Взял я котелок, сунул в сидор. Туда же плащ-палатку. Своя у меня на плечах висела.

Идем. Вскоре вышли к передовой. Комбат у нас не любил далеко в тыл забираться от своих передовых траншей. Связь надежнее, быстрее команды доходят, оперативнее реагирование на те или иные изменения ситуации. Словом, был не трус. Прошли НП командира роты. Того на месте не оказалось, где-то ходил по передовой, во взводах. И тут, от НП ротного, нам надо было какое-то расстояние пройти под углом к фронту, почти параллельно траншеям. Вначале шли по ходу сообщения. Была там у нас прорыта основательная, глубокая траншея, отсечная, ход сообщения в тыл. Ею пользовался не только наш взвод, но и пулеметчики, и минометчики, и артиллеристы. Прямо за нашими спинами стояла на прямой наводке дивизионная пушка. Расчет частенько посылал кого-нибудь в тыл.

Вскоре идти по траншее стало невозможно. Началась грязь. Но мы идем. Майор, слышу, кряхтит, чертыхается. Сапоги у него хорошие, не просто комсоставские, а, скорее всего, индпошив. Жалко таких сапог. А он уже на них порядочные оковалки намотал. Дальше – хуже. Вода пошла. С каждым шагом – все глубже. И вот уже бредем, едва не зачерпывая за голенища.

А рядом, по грядке бруствера, прямо перед нашими глазами, бежит хорошо натоптанная тропинка. Местность там была песчаная. Песочек на бруствере уже просох. Но внизу, на дне траншеи, – глина. Смотрю, майор косится на эту стежку. Погодя говорит:

– А что это у вас тут? Стежка, что ли?

– Бойцы ходят, – говорю.

– Ночью, что ли? Ходят…

– Нет, – говорю, – днем. Но когда надо, и ночью.

– А может, – говорит, – и нам пойти по стежке, а не по этой чертовой грязи?

– Стреляют, – говорю.

И правда, время от времени то там, то там слышались выстрелы. В весеннем лесу эхо гулкое, звуки доносит издалека и далеко уносит.

– Но бойцы же как-то ходят? И вы, как я понимаю, на НП батальона не по траншее лезли…

– Да, товарищ майор, – говорю, – вы правы. Немцы в солдат не стреляют. И если накинуть плащ-палатки, то они нас, конечно, заметят, но примут за простых солдат. И тогда мы, пожалуй, пройдем благополучно.

И он сразу понял, зачем я у связистов взял еще одну плащ-палатку.

– Ладно, – говорит, – давайте ваш камуфляж.

Накинул он плащ-палатку. Вылезли мы из траншеи.

Я ему в руки еще и котелок сую.

– А это еще зачем?

– Надо так. Здесь же рядом река. Бойцы ходят воду набирать. Если пойти без котелков, могут что-то заподозрить…

Поворчал оператор, но котелок взял. И прошли мы благополучно. Хотя пули изредка посвистывали. Но прицельно в нас никто не стрелял. Иначе мы бы не прошли. До немецкой траншеи метров двести пятьдесят, а то и меньше. А их боевые охранения еще ближе находились.

Стали мы обходить позиции взвода. Вначале ему все вроде бы нравилось. А у нас правда оборудовано все было хорошо. Правильно. Земли перелопатили много. А когда пришли в третье отделение, где траншеи проходили по самому обрезу берега, он вдруг увидел, как с той стороны к реке спускается немец со связкой котелков. А мы этого немца уже знали. Идет этот наш немец, котелками своими болтает, насвистывает что-то. Котелки гремят.