Ну давай, давай…

— Боюсь, мой ответ может показаться вам слишком дерзким, а потому лучше умолчу.

— Господи, Юрий Петрович! — засмеялась она и закинула ногу на ногу, чем откровенно подчеркнула прочие свои достоинства. — Извините и мне мою дерзость, но у мужиков на рожах обычно столько всего написано, что прочитать эту «открытую книгу», ей-богу, не составляет никакого труда… Ладно, не отвечайте. — И добавила задумчиво: — Разве что когда-нибудь… — После чего стала снова серьезной и озабоченной. — Повторяю: нет и нет. Он уже был на нарах, когда я встретилась с его матушкой, Варварой Николаевной. Умная и добрая женщина. Во всяком случае, ко мне была.

— С ней что-то случилось? — вежливо спросил Гордеев.

— Почему? — удивилась женщина.

— Вы сказали — была.

— Ах поэтому… Нет. Она сказала мне: Леночка, ты единственная, кто может спасти Егорушку и вытащить его из тюрьмы. Вот тогда я и узнала. Но меня к нему, естественно, не допустили, я ему формально — никто, да теперь уже и во всем остальном — тоже. А матушка была у него, и он рассказал ей, что мог.

— Мне неловко называть вас Леночкой, хотя и хотелось бы, — как бы случайно заметил Гордеев.

— Обойдетесь. Елена Александровна меня вполне устроит. Повторить, чтоб опять не забыли? — просто сказала, без тени иронии или сарказма.

— Не надо, я уже вспомнил. А что же Егор… Савельевич, да?

— Вот видите, а жалуетесь на память.

— Ему уже выдвинуто обвинение? У него имеется адвокат? Кто конкретно?

— Да в том-то вся и беда, что выдвинутое обвинение, как он сказал Варваре Николаевне, притянуто за уши, и понять из него ничего толком нельзя. Какие-то глупости, полностью лишенные всякой логики. Ему, например, инкриминируют вещи, к которым он просто не мог иметь никакого отношения. То есть «загрузили» — это его выражение — тем, о чем он и понятия не имеет. Пришили еще какое-то уклонение от уплаты налогов, которого не могло быть изначально, по определению. Егор — не тот человек. Вдобавок, адвоката себе он нанял также по совету «друзей», а они, как я теперь понимаю, знали, что делать и кого ему рекомендовать. А он послушался, о чем сейчас горько жалеет.

— Так, и давно?

— Что именно? Сидение в тюрьме или вся эта история?

— И то, и другое.

— Началось, я думаю, около двух лет назад. А в тюрьму его препроводили в конце прошлого года, то есть уже больше шести месяцев.

— Ничего себе, и вы только теперь спохватились? А не могло случиться так, что поезд уже ушел?

— Можно подумать, — она иронично хмыкнула, — что вам не приходилось извлекать осужденных даже из колонии!

— Вам-то откуда известно? — удивился Гордеев, с удовольствием, однако, подумав, что у славы есть, конечно, свои издержки, но есть и определенно радующие душу моменты.

— Неужели вы думаете, Юрий Петрович, что я не навела справки, прежде чем отправиться на поиски нужного мне адвоката? — Она обворожительно улыбнулась.

— Ну почему же сразу обязательно я? У нас в консультации есть отменные кадры. Да хоть бы и тот же Вадим Андреевич Райский. Вадик — большая умница, мне нередко приходилось работать с ним в паре. Он достоин только комплиментов.

— Возможно, трудно возражать, когда не знаешь человека близко. Но я слышала несколько иное мнение. Мне говорили, что он большой любитель «микста», а в этом, по моему личному мнению, есть все-таки что-то не очень порядочное.