По коридорам длиной с квартал роились толпы детей. В Богоматери Лурдской все меня знали, но в школе Овербрук я был никем.

Мне было страшно до чертиков. Я был на грани нервного срыва. Сердце колотилось, руки тряслись, но к тому времени у меня уже была надежная стратегия преодоления страха: я начинал выступать. Если мне удастся их рассмешить, чувство опасности уйдет.

Не знаю, зачем я сделал то, что сделал. У меня внутри как будто включился защитный механизм, который перехватил управление моим языком.

Я заговорил, даже не успев подумать. Так и началась моя жизнь старшеклассника — пожалуй, с самой дурацкой моей выходки.

К 8 утра на линейку в огромной столовой собрались несколько сотен детей. Новенькие привыкали к окружению, получали распределение в классы и официально вступали в ряды учащихся старшей школы Овербрук. На входе в столовую у меня окончательно сдали нервы. Я вскинул руки вверх и завопил:

— Слушайте, слушайте, послушайте все меня!

Все притихли. Двести школьников разом повернулись и посмотрели в мою сторону.

— Он здесь, — сказал я, показывая на себя. — Можете не переживать, потому что он здесь… Не благодарите. Возвращайтесь к своим делам… Если что, я буду тут.

Тишина была странной — очевидно, такого с этими ребятами в школе еще не случалось. Несколько человек ухмыльнулись, но большинство продолжило заниматься своими делами как ни в чем не бывало. Не знаю, какой реакции я ожидал, но, по крайней мере, мне удалось снять напряжение.

Продвигаясь через толпу, я скользнул мимо парня, которого явно не впечатлил мой выпад. Не поднимая головы, он сказал:

— Чувак, да всем насрать на то, что ты здесь.

Не моргнув глазом, я ответил:

— Ты погоди десять минут, и твоей подружке будет не насрать.

У-у-у-у-у! Заревели голоса вокруг нас. Несколько человек даже похлопали.

Тот парень взглянул на меня, но ничего не сказал. Только медленно кивнул: «Мы с тобой еще не закончили».

Я победно двинулся дальше, думая, — может, эта школа не так уж плоха. В 8:31 линейка подошла к концу, и учеников отпустили бродить по коридорам, разыскивая свой кабинет.

Мне нужно было в 315 класс, и я как раз поднимался по лестнице со второго этажа на третий, когда краем глаза заметил парня из столовой — он направлялся ко мне. Сверкнула голубая вспышка, правую сторону головы пронзила острая боль… потом все потемнело.

Следующее, что я помню — это вкус крови, гул голосов, распухшую верхнюю губу, шатающиеся передние зубы и худшую головную боль в моей жизни. Тот парень взял железный кодовый замок с одного из шкафчиков, зажал в кулаке и просунул средний палец в стальную петлю — получился импровизированный кастет. Им-то он и ударил меня по голове. Я немедленно отключился и, падая, разбил рот о ступени. Кровь была повсюду, дети орали, учителя суетились, все пытались понять, жив я или нет.

Свет в кабинете директора выжигал мне глаза. Когда вошел папуля, я сидел, прижимая к разбитым губам полотенце. Вскоре явилась полиция, и я кое-как рассказал им все, что помнил. Папуля был в ярости. Полицейские с директором составляли протокол. У меня в голове все плыло, и я мог думать только: эй, ребята, придержите коней. Я ничего не понимаю.

Мне хотелось нажать на паузу и перемотать пленку. Мне хотелось все переделать. Мне не хотелось там быть. Я не хотел ни во что из этого верить.

— Вставай, — сказал папуля. — Идем.

Он поднял меня на ноги.

Коридоры опустели. Папуля был похож на хищника, который никак не мог найти себе жертву. Мы вышли через боковую дверь. Я пробыл в школе всего полтора часа. Уходить среди дня было непривычно. Через улицу был магазинчик «Шугар Боул».