Я получил водительские права прямо на шестнадцатый день рождения. Мы с Рэди-Роком любили прокатиться по городу после школы в поисках баттлов. В те времена найти их было несложно. Где-нибудь на углу всегда стояла кружком толпа парней, качающих головой, и один из них держал руки сложенными вокруг рта — по этой позе всегда было легко узнать битбоксера.

Мы к ним подкатывали, выходили из тачки, вставали в крутую позу — так все и начиналось. У меня и минуты не уходило на то, чтобы уделать лохов. Я выдавал панчлайны направо и налево, публика ревела: «ОХРЕНЕТЬ! СЛЫХАЛИ, КАК ОН ЗАДВИНУЛ?» Парни поумнее сдавались сами, когда понимали, что толпа на моей стороне — потому что, когда толпа против тебя, что бы ты ни сказал, сделаешь только хуже. Но некоторые лошары не сдавались — они продолжали напирать, и тогда исход был один: не оставалось камня на камне.

В одиннадцатом классе я уже успел заработать репутацию в окрестностях Западного Филли. Я присоединился к группе парней постарше, и мы назывались «the Hypnotic MCs». Группа собралась с оглядкой на Грандмастера Каза и Cold Crush Brothers — у нас был один диджей и четверо эмси. Диджей Грув был на вертушках. Джейми Фреш, Шейки-Ди, мой друг Марк Форрест, он же Лорд Суприм, и я, Фреш Принц. Рэди-Рок иногда к нам заглядывал, но в целом ему эти чуваки не очень нравились.

Я очень серьезно относился к своей роли в Hypnotic MCs. Я подходил к делу с дисциплиной, вбитой в меня папулей. Но в то время я еще не усвоил, что большинство людей не так серьезно относится к работе, как я.

Я хотел репетировать каждый день в установленное время. Но остальные особенно не заморачивались: иногда опаздывали на репетиции, иногда совсем не являлись. Я хотел, чтобы мы выступали на всех уличных вечеринках и вместе копили деньги на новое оборудование, хотел раздавать флаеры и рекламировать группу, записывать кассеты. Поскольку я был самым молодым, надо мной смеялись и не принимали мои идеи всерьез. Однажды я все-таки убедил их скинуться по двести баксов на покупку новенького сэмплера SP-12. Я несколько недель пахал в отцовском цеху и заработал на свою долю. Теперь у нас был сэмплер, четыре микрофона, две вертушки и пластинок за глаза. Поскольку Грув был нашим диджеем, мы решили хранить оборудование у него дома.

За шесть месяцев мы несколько раз очень неплохо выступили, но в основном техника пылилась у Грува в подвале. Меня это начало подбешивать — никто не хотел стараться и выкладываться. Моя принципиальная позиция и неуемная требовательность стали раздражать группу. Наши отношения потихоньку испортились. Они обижались на меня, потому что я обламывал им то, что они считали просто веселым хобби. Я обижался, потому что они не давали группе развиваться и становиться лучше.

Помню, как на репетициях я огрызался на них с чисто папулиной интонацией:

— Девяносто девять процентов — это все равно, что ноль!

Мы стали спорить и ругаться по любому поводу: какую строчку вставить в текст, какие биты лучше подходили к каким мелодиям, кто должен был читать какой куплет — любое решение превращалось в мучение. Теперь я понимаю, что у нас не было шансов, но в то время я верил, что любую ситуацию можно исправить.

Однако после долгих месяцев без прогресса и записей я пришел домой к Груву и сказал парням, что ухожу. Для них я все равно был несносным пацаном, который ломал всем кайф. Они пожали плечами, похихикали между собой и пожелали мне катиться на все четыре стороны.

Я забрал свой микрофон и наушники, и в качестве примирения предложил купить у них сэмплер.

— Он не продается, — сказал Грув с незнакомым мне холодком в голосе.

— Да ладно, пацаны, вы им даже не пользуетесь, — сказал я. — Отец мне с бабками поможет…

Они проигнорировали меня и продолжили бубнить между собой.