Изменить размер шрифта - +
Тесно кучкующиеся дома объединяли и людей (а еще это значило, что если у соседей завелись тараканы, то и у вас, скорее всего, тоже). Все друг друга знали. Молодой черной семье в 1970-е годы было не подобраться еще ближе к исполнению американской мечты.

Через дорогу от нас была средняя школа Бибер с великолепной детской площадкой. Там можно было играть в баскетбол и бейсбол. Девчонки прыгали на скакалке, мальчишки мутузили друг друга. А уж когда наступало лето, кто-нибудь тут же врубал пожарный гидрант. В нашем районе было полно детей, и мы все время играли на улице. На сто метров вокруг моего дома жило почти сорок ребят моего возраста: Стейси, Дэвид, Риси, Шери, Майкл, Тедди, Шон, Омар — всех не упомнишь, и это еще не считая их братьев и сестер, или детей с соседних улиц. (Стейси Брукс — моя самая старая подруга, мы познакомились, когда моя семья переехала на Вудкрест. Мне было два года, ей три. Наши мамы подвезли нас друг к другу в колясках и познакомили. В семь лет я был в нее влюблен, а она была влюблена в Дэвида Брэндона, которому было девять.)

Хорошие были времена, и люди в постели явно не сдерживались.

То, что я рос в достатке, часто было поводом для критики, когда я только начинал свою карьеру рэпера. Я не состоял в банде, не продавал наркотики. Я вырос в хорошем районе в полной семье. Я до четырнадцати лет учился в католической школе с преимущественно белыми детьми. У мамы было высшее образование. И, что про него ни говори, отец всегда о нас заботился и скорее сам бы умер, чем бросил своих детей.

Моя история сильно отличалась от историй молодых чернокожих ребят, которые стали основоположниками хип-хопа. Для них я почему-то не имел права на творчество. Меня называли «тупым», «отстойным», «банальным», «пустышкой», и это меня ужасно злило. Сейчас я понимаю, что придавал этим выпадам слишком много значения. Они, сами того не зная, задевали меня за живое — я считал себя трусом и стыдился этого.

 

Папуля мерил мир понятиями командующих и миссий. Военный склад ума пронизывал все стороны его жизни. Он управлял нашей семьей, как взводом на поле боя, а дом на Вудкрест был нашим гарнизоном. Он не просил нас прибраться в комнате или заправить постель — он командовал:

— За уборку!

В его мире не существовало «мелочей». Выполнение домашнего задания было миссией. Уборка в туалете — миссия. Поход за продуктами в супермаркет — миссия. А мытье пола? Оно никогда не было простым мытьем пола. Это была проверка твоей способности слушаться приказов, проявлять дисциплину и добиваться идеального результата. Он очень любил повторять: «Девяносто девять процентов — это все равно что ноль».

Если солдат проваливал одну из своих миссий, он или она должен был повторять ее, пока не добьется совершенства. А невыполнение приказа отправляло тебя под трибунал, который обычно приговаривал к ремню по голой заднице (он говорил: «Снимай штаны, я не собираюсь бить одежду, которую сам купил»).

Отец все считал вопросом жизни и смерти. Он готовил детей к выживанию в суровых условиях — в мире, который казался ему беспорядочным и жестоким. Насаждение страха было — и во многом остается — культурной тактикой воспитания детей в чернокожем сообществе. Страх считается необходимым для выживания. Многие уверены, что для того чтобы защитить черных ребятишек, нужно заставить их бояться родительского авторитета. Насаждение страха считается проявлением любви.

13 мая 1985 года папуля зашел к нам в комнаты и велел ложиться на пол. В паре миль к югу от Вудкрест-авеню полиция Филадельфии только что сбросила пару фунтовых бомб на жилой квартал. Нам было слышно приглушенное тра-та-та-а-а-тра-та-та-а автоматных очередей. В тот день в бомбардировке радикальной организации MOVE погибли пять детей и шестеро взрослых. Целых два городских квартала — шестьдесят один дом — были сожжены дотла.

Быстрый переход