Баки примерился к восьмерке. Удар — мяч отскочил от борта. Восьмерка как в замедленной съемке неумолимо покатилась в угловую лузу, словно собираясь утащить за собой в бездну мои ключи от машины. В толпе уже зарождался рев: «О-о-о-о-о-о…»

Но… не тут-то было! Шар завис на краю лузы, чудом зацепившись за сукно. Народ взвыл.

У меня появился шанс, но играть теперь придется по-взрослому. Надо отправить еще три шара по лузам, прежде чем целиться в восьмерку в углу. А если я хоть раз промажу, Бак вернется к столу — и уж он-то точно не промажет.

По первому шару я наношу опасный удар по прямой через весь стол. Все серьезно — я отправляю его точно в лузу, остается еще два. Второй удар в боковую лузу, а вот третий шар укатился в угол — значит, биток придется подкрутить, ударить снизу, чтобы он крутанулся назад. Если не получится, шар попадет прямо в угловую лузу, и тогда победа будет за Баки.

В бильярде я принципиально никогда долго не раздумывал над ударами. Прицелился — ударил. Снова прицелился — ударил. Не допускал никаких сомнений и колебаний. Как говаривал Чарли Мэк, страхом денег не заработаешь. Эти слова стали моим девизом по жизни. Но в ту ночь мне помогла холодная рассудительность.

Как и весь остальной вечер, я бил прямо в цель. Баки только беспомощно натирал кий для удара, который ему было не суждено нанести. Я обошел стол, положил в лузу восьмерку и бережно взял в руки два комплекта ключей.

Баки был вне себя от злости, но крутость не позволяла ему выставить это напоказ. Он стремительно вышел из дома, не закрыв за собой дверь, и только потом понял, что ему придется вернуться и вызвать такси.

Я выбежал за ним.

— Йоу, Бак, — сказал я.

— Отстань, чувак, давай потом, — ответил он с достоинством парня, готовящегося ловить попутку.

— Бак, держи. — Я протянул ему ключи. — Я не стану забирать твою чертову тачку.

— Чего? — удивился он.

— Ты ж мой кореш. Я не буду у тебя отбирать колеса, — сказал я.

— Не гонишь? — Он смотрел на меня так, будто у меня выросло три лишних башки.

— Бак, думаешь, я могу пригласить тебя к себе домой, а потом отнять твою тачку? Я, конечно, мудак, но не такой. — Я сунул ключи ему в руку.

Тогда я этого не понимал, но в мире, где жил Бак, никто не проявлял подобной человечности. Он заметно растрогался.

— Бак, чего ты, в самом деле? Это ж пустяк… — сказал я.

Он взял себя в руки, встряхнул связкой ключей и сказал:

— Твою тачку я бы забрал.

Я пошел обратно в дом. Баки открыл дверь своей машины и крикнул мне:

— Слышь! Если на тебя кто наедет, то будет иметь дело со мной.

И он не соврал.

В то время я не связывал свои порывы и хаотичное поведение со своим раненым сердцем. Когда я купил алый кабриолет IROC-Z и покрасил его диски в такой же цвет, я не воспринимал это как рефлекторную попытку самолечения. И я не связал покупку кастомизированного «Шевроле Suburban» с 18-дюймовыми сабвуферами, которые занимали всю заднюю половину машины, со своим чувством неполноценности, потери и предательства. Я просто думал, что прикольно будет, если, заезжая за кем-то, мне не придется заранее звонить — надо только сделать музыку погромче, и все узнают, кто приехал.

Меня несло, и я капризничал, как ребенок. Я купил свой первый мотоцикл: голубой «Судзуки Katana 600». Я не умел на нем ездить и уронил его в первую же неделю. Но был слишком крут, чтобы ездить на побитом байке, поэтому купил новый, красненький.

Этот байк уронил Джей-Эл. Повреждения были не очень серьезными — так, пара царапин.