Зимой 1989 года начался полный и кромешный п***ц.

Все началось с Рэди-Рока. Он записал несколько песен, и ни одна из них не попала на альбом. Он был одним из лучших битбоксеров в истории, и на концертах ему доставались самые бурные овации. Но хип-хоп менялся — битбоксеры уходили на задний план. Он чувствовал, что его не уважают и не ценят.

В результате наши разногласия переросли в раскол, раскол — в прямой конфликт, и в итоге мы с Рэди оказались на грани гребаной войны.

Клейт теперь постоянно опаздывал: на самолеты, саундчеки, встречи. Он спал весь день, всю ночь был в поганом настроении. Во время турне наши перепалки стали чаще и жестче. Он считал, что они с Джеффом были гвоздями программы, а я примазался к ним.

— Только у нас с Джеффом есть талант, вы все просто упали нам на хвост, — орал Клейт во время одной из наших бесконечных стычек.

Ситуация достигла критической точки в Канзас-сити. Мы всегда представляли Рэди-Рока публике примерно в середине концерта. Он выходил на сцену, я отыгрывал с ним номер минут на пятнадцать, потом он уходил, и мы с Джеффом заканчивали шоу. Его появление было грандиозным. Начиналось с того, что я читал рэп, в конце куплета выкрикивал: «Рэди-Рок Си, а ну-ка помоги Джеффу!», и наигранно указывал на край сцены. Включался прожектор, и Клейт изображал звук вертолета, который вызывал у публики шок. Он особым образом складывал руки у микрофона, изменяя частоту, чтобы казалось, что вертолет летает туда-сюда.

Народ от такого тащился.

Но в тот вечер я звал, я показывал, прожектор летал, а Рэди-Рока все не было. Джефф играл и играл свой бит. Еще через четыре такта я повторил:

— Рэди-Рок Си! Помоги Джеффу!

Клейт не вышел.

Джефф без запинки включил следующий трек, и мы продолжили концерт как ни в чем не бывало.

Мне невыносимо больно писать эту главу, потому что у всех этих конфликтов и разногласий могло быть очень простое решение. Однако наша незрелость требовала, чтобы мы терпели мучительные последствия, усваивая основы человеческих взаимодействий. Теперь мне очевидно, как больно было Клейту превратиться из моего лучшего друга и правой руки в человека, которого все чаще исключали, отталкивали и просили выйти из кадра во время фотосъемок. Хуже того, мы даже ни разу не поговорили об этом.

К сожалению, мы были двумя молодыми баранами.

После концерта я гневно помчался за кулисы с криком:

— Где Клейт, мать его за ногу?

Я вломился в гримерку, и он тут как тут: сидит в моем кресле в темных очках, невозмутимо поедая чипсы.

— Чувак, ты куда слился?

Клейт не ответил — просто сидел и хрустел чипсами.

— Почему не вышел на сцену? — прорычал я.

Он так и хрустел. Через несколько секунд он дожевал чипсы и заявил:

— Да че-то не захотелось выступать.

Я от такого ответа прифигел, но ничего не сказал.

Мы долго смотрели друг на друга. С каждой секундой эта новая реальность затвердевала все сильнее. Я дал ему десять секунд, чтобы все исправить.

Девять, восемь, семь, шесть.

Хрум. Хрум. Хрум.

Пять, четыре, три.

Хрум. Хрум.

Два.

— Понятненько, — сказал я, развернулся и вышел.

Больше я Рэди-Рока на сцену не вызывал.

В следующий вечер мы с Джеффом изменили сет. Клейт стоял сбоку от сцены. Началась часть концерта, когда его обычно вызывали, но мы ее пропустили и перешли к следующей сцене. То же самое в Далласе. То же самое в Хьюстоне. То же самое в Сан-Антонио.

Мы больше не разговаривали. Клейт ездил на автобусах с другими группами, а если ехал с нами, то не вставал с койки. Однажды, ближе к концу тура, мы услышали странный звук с его места.

Клик-клак, щелк.