Он сошел к девушкам, и они стали тормошить его, требуя, чтобы он устроил пир в честь Грацианы.

– Отлично, у вас будет пир. Что вы хотите на обед?

– Гуся! Гуся! – захлопала Вероника.

– Пирог с яблочным вареньем, – пропищали дочери Салерна.

– Будет и гусь и будет пирог, и много других вкусных вещей.

Вечером, когда уже надо было ложиться спать, явилась старая Пудентилла и заявила, что Грациану желает видеть какой-то человек.

– Принес тебе письмо, но желает отдать его тебе лично. Какие пришли времена! Девицы получают письма неизвестно от кого и пишут неизвестно кому, – ворчала служанка.

– Что ты ворчишь, Пудентилла? Ведь я не пишу писем. И этого письма мне не нужно.

– Нет уж, иди, иди. Очень любезный человек. Говорит, что принял меня за благородную матрону.

В сопровождении служанки Грациана вышла из дому, накинув на голову плат, к задним воротам дома, где ее поджидал неизвестный человек, так растрогавший сердце старой Пудентиллы.

– Что тебе надо? – спросила Грациана, со страхом осматривая дорожный плащ путника, мешок за плечами, палку в руке. Не то бородатый философ, не то бродячий фокусник.

– Ты будешь Грациана Секунда, дочь Виктория? – спросил старик.

– Я – Грациана Секунда.

От незнакомца пахло вином.

– Это тебе письмо от нашего трибуна.

– От какого трибуна?

Даже сердце ее забилось от этих слов.

– Мы пришли в Византию, и там вышел срок моей службы. Двадцать лет. И трибун, когда узнал, что я собираюсь идти в Виндабону, где я присмотрел себе лавчонку, когда наш легион был в этих местах...

– Какой легион? Ничего не понимаю.

– Я же тебе говорю. Когда трибун узнал, что я иду в Виндабону и буду проходить через Карнунт, он сказал: когда будешь проходить через Карнунт, это тебе по дороге, то разыщи там дом Грациана Виктория. А у Виктория есть дочь, Грациана Секунда. Так передай ей тайно это письмо. Вот тебе золотой.

Грациана держала в руке письмо и не знала, как с ним поступить. Если бы узнал отец!

– Я не знаю никакого трибуна, – сказала она с недоумением, – как же его зовут?

– Агенобарб Корнелин. Вот как зовут нашего трибуна...

При свете светильника, упав ничком на ложе, Грациана осторожно развернула трубочку папируса.

«Грациане Секунде от Тиберия Агенобарба Корнелина, трибуна, – привет.

Прости меня, если можешь, за необдуманную смелость, с которой я посылаю тебе это письмо чрез посредство Валерия Квинта, ветерана. Но скоро мы начнем новую войну, и, может быть, в какой-нибудь парфянской кузнице уже куют стрелу, что пронзит мое сердце на поле сражения. Поэтому прости, не гневайся, не удивляйся. Я видел тебя только раз, когда ты стояла на ступеньках храма и смотрела среди других дев на вступление в Карнунт нашего легиона. Зачем я пишу тебе и беспокою тебя? Не знаю. Но мне хочется сказать тебе, что есть на свете человек, который будет умирать с твоим именем на устах. Это я. Человеческая жизнь стоит немногого. Но все-таки пролей единственную слезу, если услышишь случайно, что меня нет в живых...»

Впервые в жизни ей говорили о любви. Она перечла еще раз письмо с бьющимся от волнения сердцем, и в самом деле слеза скатилась на маленький листик.

– В парфянской кузнице уже куют стрелу... – перечла она.

Никто еще не говорил ей о любви. Виргилиан?

С Виргилианом было другое.