Грязные дети играли на замусоренном ландшафте или на камнях речного русла во время засухи, а ветер колыхал белье на веревках, но на задних дворах весной цвели магнолии, а летом повсюду зеленели огороды, похожие на японские сады.
Питер Воршек работал в инкубаторных помещениях птицефермы Херли, а миссис Воршек гладила белье для дам из Нью-Брэдфорда, чтобы пополнить семейный бюджет, отдавая все свободное время церкви. Их дочь Нанетт трудилась за ткацким станком на Нью-Брэдфордской прядильной фабрике, а вечерами сидела с детьми клиентов, к которым особенно благоволила. Воршеки были словацкого или чешского происхождения — Мелоун никогда не знал, какого именно. Старик, от которого пахло куриным пометом, говорил с акцентом и испытывал свойственный европейским крестьянам благоговейный страх перед властью. Он всегда называл Мелоуна «мистер полицман».
Мелоун остановил «сааб» у калитки и вышел. Нанетт в свитере и слаксах телесного цвета сидела на крыльце, читая журнал о кино.
Она походила на сестру.
— Мистер Мелоун! — Нанетт вскочила на ноги. — Что-нибудь не так с Бибби? В среду вечером мне пришлось уйти рано, моя мама заболела. Она до сих пор больна, поэтому я и торчу дома…
— Знаю, — кивнул Мелоун. — Жена мне говорила.
— А что с вашей головой?
— Небольшой несчастный случай. Не возражаешь, Нанетт, если я присяду на минуту?
— Конечно нет.
Нанетт опустилась на качалку — она выглядела польщенной. Мелоун сел на стул, разглядывая ее. Нанетт была крупной девушкой — крупнее Голди — с невзрачным лицом, курносым носом, торчащими скулами и гладкими каштановыми волосами. Мелоун видел Нанетт минимум раз в неделю после того, как она окончила школу, но никогда к ней особо не присматривался. Бибби ее обожала, на нее можно было положиться, а больше ничего от нее не требовалось. Среди парней ходили разговоры, что Нанетт невозможно закадрить, так как старики слишком долго держали ее на коротком поводке, превратив в синий чулок. Но Мелоуну казалось, что он видит огонек в карих глазах девушки.
«Ее удивляет, почему я здесь. Она бы выглядела испуганной, если бы была сообщницей Голди и двух бандитов. Я был прав — ей, по-видимому, даже неизвестно, что ее сестра в городе».
— Отец работает, а мать в постели, — сказала Нанетт, глядя в пол и почему-то покраснев. — Хотите ее повидать, мистер Мелоун?
— Я пришел повидать тебя, — отозвался Мелоун. — Надеялся, что ты дома, зная, что миссис Воршек болеет. — Он заставил себя улыбнуться.
— А миссис Мелоун знает, что вы здесь?
— Да, а что?
— О, ничего.
«Господи, да она ко мне неравнодушна, а я все эти годы ничего не замечал! Это поможет найти к ней подход».
— Нанетт.
Она подняла взгляд.
— Сколько времени ты меня знаешь?
Девушка хихикнула:
— Странный вопрос, мистер Мелоун. Уже годы.
— Я когда-нибудь пытался приставать к тебе?
— Вы? Конечно нет!
— Ты когда-нибудь ловила меня на лжи или попытке воспользоваться твоим положением?
— Нет.
— Ты мне доверяешь, Нанетт?
— Разумеется.
— Я очень рад, потому что собираюсь тоже тебе довериться. Дело очень важное. Обо всем я не могу рассказать даже тебе. Мне нужны сведения.
— От меня?
— От твоей сестры Голди.
Нанетт побледнела.
— Подождите минутку, — прошептала она, вскочила с кресла, вбежала в дом и вскоре вернулась. — Все в порядке — мама спит. |