Парни поднялись на платформу, по деревянной лестнице спустились к ларьку и сели в «Жигули» вишневого цвета на заднее сиденье. Лузгая семечки, которые оказались в кармане трико, Гера проводил глазами хорошо знакомую машину.

– Лавэ вокруг палатки валяются. Вы что, ими костер распаливаете, миллионеры?

Глава 4

– Ты теперь все время будешь звонить мне по ночам?

– А что прикажете делать? Я не могу выйти к телефону днем.

– И долго ты так собираешься жить?

– Черт его знает! Запутался… Помоги мне, пожалуйста! Ты же в Высшей школе милиции работаешь!

Назарова про себя усмехнулась и подтянула одеяло к подбородку. Из открытой балконной двери тянуло сырым ночным воздухом. По листьям старой липы, растущей у самого балкона, шлепал дождь. Пахло горькой смолой.

– Хорошо, – сказала она. – Чтобы ты жил спокойно, тебе надо умереть официально.

– Что?!

– Успокойся, это не так страшно, – ответила Назарова и, придерживая трубку плечом, обвела карандашом в записной книжке номер телефона телестудии. – В пятницу я приглашена в качестве эксперта на съемки телепередачи «Исповедь». И там мы ненавязчиво назовем твое имя в числе тех, кто стал жертвой наемного убийцы… Слушаешь меня? Дай мне телефоны и адреса всех твоих сотрудников по мастерской. Я приглашу их на съемки передачи. Все будет как бы официально. Ни у кого даже сомнений не останется… Почему ты молчишь?

«Не согласится», – подумала Назарова и почти отгадала.

– Каких сотрудников? – задумчиво произнес Макс. – В принципе, кроме хозяина и одного молодого парня, у меня нет сотрудников.

– Тогда телефоны твоих любовниц, друзей, – легко произнесла Назарова, но эта легкость далась ей через силу, и карандаш как бы сам собой сломался в ее пальцах.

– Пиши: Назарова Римма Фаизовна, – отделался шуткой Макс. – Да нет у меня никого! Разве что этого молодого пригласи. Герасимов его фамилия. Домашнего телефона у него нет, он живет на даче, а найти его можно на кафедре журналистики Гуманитарного института.

– Прекрасно, Герасимов. А еще?

Связь внезапно оборвалась. Назарова едва сдержалась, чтобы не кинуть трубку на пол. «Это не случайно, – поняла она. – Он скользкий, как угорь. Голыми руками не возьмешь».

Она погасила бра, но еще долго не могла уснуть. Время шло, а ее преследовали одни неудачи. «Исповедь» – это залп из пушки по воробьям, – думала Назарова. – Шансы, что он увидит ее, ничтожны. Он слишком занят, чтобы смотреть телевизор, и тем более такую ерунду. Поэтому его надо будет подвести к экрану, подтащить силой, угрозой, чем угодно…»

– Вот скажите, а мама у вас была? Прямо отвечайте, в глаза смотрите! Я вот, например, не верю, что у вас была мама…

Может быть, когда «Исповедь» смонтируют, пригладят, вычистят и запустят в эфир, то по телевизору она будет смотреться интереснее. Но сейчас, во время съемки, Гера был близок к тому, чтобы принять судьбоносное решение и пересмотреть свои планы относительно журналистики. В студию он пришел не по своей воле. Утром куратор сказал ему: «Вот аккредитация. Пойдешь на съемки передачи «Исповедь». Потом напишешь хвалебную рецензию. Сделаешь все как надо – будешь иметь в семестре «отлично» по практике».

Гера попытался уточнить, а как именно надо сделать, но куратор кинул на него недоуменный взгляд и пожал плечами.