Когда они не пришли в первый раз, я тут же рассказала ему об этом.

Я отчаянно надеялась на его доброту, на то, что он обнимет меня, пообещает заботиться обо мне и убедит, что все будет хорошо. Однако в тот миг, когда слова о задержке сорвались с моих губ, всем моим надеждам суждено было разбиться.

Он вцепился в руль с такой силой, что костяшки пальцев побелели.

— С чего ты вообще взяла, что это мой ребенок? — язвительно поинтересовался он, взглянув на меня с неожиданной злостью.

Я заплакала и сказала, что, кроме него, этим ни с кем не занималась, но в ответ он посмотрел на меня так, будто я вдруг превратилась в самое омерзительное на земле существо.

— Значит, так, Марианна, запомни: ты должна молчать обо всем, что было, поняла? Даже не вздумай кому-нибудь рассказать. Да и кто тебе поверит, а?

— Мой папа… — неуверенно начала я.

— Что — твой папа? Когда он обвинял твою мать в том, что твой брат — не его ребенок, что он сделал? Дейв по-прежнему спокойно работал на ферме и слонялся вокруг. А кого избил твой отец? Твою несчастную беременную мать. Так что постарайся уяснить одну вещь, Марианна: расскажешь кому-нибудь, тебе же будет только хуже. Как ты думаешь, кто получит взбучку? Уж точно не я. Короче, если месячные так и не придут, просто скажи, что путалась с парнями из школы и даже не знаешь точно, от кого залетела.

— Но это же неправда! — возразила я, чувствуя, как по щекам бегут горячие слезы.

— Послушай, не надо все усложнять. По закону тебе запрещается заниматься сексом с кем-либо старше шестнадцати лет. Так что в твоих интересах говорить всем, что понятия не имеешь, кто отец ребенка. Ну, это если месячные не придут. Хотя я не думаю, что кто-то вообще будет тебя расспрашивать.

Он снова оказался прав.

Глава двадцать седьмая

Дopa редко заходила к нам в гости. Я как-то не задумывалась над этим, полагая, что она предпочитает сидеть в своем чистом, опрятном домике. Но в то утро, когда мама решила спросить меня насчет месячных, Дора как раз заглянула к нам на чашку чаю.

Она принесла с собой игрушки, так что дети сразу убежали во двор, а Джек сидел на расстеленном на полу одеяле и сосредоточенно жевал ногу старой куклы. Несмотря на то что ему было уже три года, он до сих пор не говорил, и маму, судя по всему, нисколько не волновало, что ее сын до сих пор ходит в подгузниках. Он что-то весело бормотал себе под нос и пухлой ладошкой пытался поймать танцующие на полу солнечные зайчики.

— Марианна, иди посиди с нами, — сказала Дора.

Я давно научилась отличать просьбу от приказа, и от ее тона у меня противно заныло под ложечкой.

Судя по голосу соседки, меня ждал отнюдь не обычный разговор о том, как у меня дела в школе.

Но причин не идти к ним у меня не было, так что я убрала со стула кучу пеленок, пакет и расческу, села и стала гадать, зачем меня позвали.

Ждать долго не пришлось.

— Марианна, скажи, пожалуйста, куда ты убирала прокладки всю последнюю неделю? Почему ты не отдавала их мне, чтобы я их сожгла? — напряженным голосом спросила мама.

Мне стало нехорошо. Дора и мама сверлили меня взглядами, а я ужасно хотела встать и убежать. Но вместо этого я вжалась в стул и промолчала.

— Марианна, отвечай на вопрос, — строго сказала Дора.

«А тебе-то какое дело?» — пропищал голос в моей голове, но я не решилась озвучить этот вопрос. Я вдруг поняла, что Дору позвали к нам только для того, чтобы она поучаствовала в допросе.

— Мама, я отдала их тебе, когда у меня в последний раз были месячные, — наконец ответила я, и женщины быстро переглянулись.

Больше всего на свете мне хотелось оказаться где-нибудь подальше от них.