С полгода Марии не было в Татарске. Но ни ласкового взгляда, ни тёплой улыбки не дождался от неё родимый кров. В лице молодой хозяйки была только настороженность, как у блудливой кошки, попавшей в чужой двор.

Оттого, знать, дом, вместо широко открытой двери, подставил ей кукиш навесного замка. Её это нисколько не огорчило. Наоборот: порадовало, поскольку она оказалась на месте до прихода постояльцев.

Мария пошарила пальцами за наличником сенного оконца – ключа на условленном месте не оказалось. Тогда она пошла в летник, где взялась обшаривать закутки, ругаясь на мать:

– Захламила всё, паразитка!

Из закутков её старанием выпархивали на середину летника грязные тряпки, драные чулки, полоротые обутки…

Увидела зацепленную шиворотом за гвоздь на стене ватную заношенную зелёную безрукавку. Пошарила в её карманах, заглянула в печное поддувало. Ключа нигде не оказалось.

От зряшных усилий заболела голова. Мария присела на скамью. Какая-то битая на полу склянка поймала тонким сколом солнечный луч, пустила ей прямо в глаза.

– Чё я сижу-то? – спохватилась Мария и заторопилась к дому. По дороге прихватила под навесом полено и с ходу хлестанула им по сенному окну. Заодно со стеклом высадила раму. В сенях приземлилась умело, только берет свалился с головы. Потери она не заметила, а сразу оказалась в доме…

Чемодан прятался за диваном. Кроме проволочной обмотки, нутро его караулил ещё и внутренний замок. Шпилькою она справилась и с этим сторожем. Укладка, словно распластанный по земле пьяница, тут же отдала себя во власть «Маньки-потрошителя». Вот только полнили чемодан не золото-брильянты, которые жаждала обнаружить посягательница, а стандарты аптечного зелья: порошки, таблетки, пилюли… И россыпью, и пачками…

На упаковках она прочла надписи: «первитин», «морфий», «опий»… И даже «цианид калия»!

– Мать честная! – догадалась кладоискательница. – Так это же они! Ну конечно, они топтались у аптеки… Ни хрена себе постояльцы! Затопчешься небось… Целый чемодан! Попробуй-ка продать… Ясно, что сбыть такую прорву через аптеку проще… Ну и ну! Никаких Казаних! Тут поживу – прикину, что мне с вами делать…

Крышка чемодана не хотела сразу прикрыть потревоженное нутро. Пришлось придавить её коленом. Старательно обмотав укладку той же проволокой, Мария отправила чемодан на прежнее место. Мозги её сделались настолько размазанными по идеям, словно она приплюснула в чемодане своё умозрение. Эта неопределённость ломотою вступила к ней в шею, в поясницу. Лавина невозможности разом определиться в своих действиях повалила её на диван…

Сколько она так пролежала, глядя в потолок, один домовой считал. Только он один и понимал, расшиб ли хозяйку паралич или хватил столбняк. Не слыхала она ни ребячьего на улице гомона, ни взлаивания собак, ни скрипа калитки, ни чьего-то разговора во дворе… Войди в дом чёрная старуха с косою, Мария показалась бы ей уже отработанной…

И в самом деле – кто-то вошёл в дом. Этот кто-то придержался у порога комнаты. Затем приблизился к дивану так, что Марии пришлось вдохнуть его выдох… И вдруг её накрыла медвежья тяжесть, которая взялась тискать, бормотать ей что-то на ухо, срывать с неё то, из чего пару часов назад так нежно вынимал её аптекарь.

Мария поняла, что избавиться от этой дурной силы у неё не получится. Тогда она приоткрыла глаза и узнала: её решил немедленно присвоить цыганистый здоровяк в собачьей дохе… В его широких, незрячих от страсти глазах она увидела своё прекрасное отражение, поняла нетерпение насильника и вынуждена была его простить…

Воссевши на диване после такого необузданного наказания за красоту, Мария поглядела на ходики, удивилась:

«Мама родная! Столько… за три часа! Ничего себе! Управилась!»

Потом она посмотрела на парнягу, который, так и не сняв собачьей шубы, развалился на кровати.