|
А. Свирский настолько не придал этому никакого значения, что рассказал о разговоре только уже после смерти Есенина.
Разошлись поздно.
Есенин не хотел отпустить меня, настоял, чтобы я поехал вместе с ним и зашел к нему. (Мы оба жили по улице Кропоткина, почти в соседних переулках.)
– Поговорить хочется. О прошлом… о будущем.
Дорогой, пока тащила нас неподвижная извозчичья кляча, говорил почти только один Есенин.
Упрекал меня за то, что до сих пор я не собрался написать обещанную ему уже давно – еще весной 1924 года, когда он собирался редактировать журнал в Ленинграде, статью о нем и о Блоке, как о первых русских национальных поэтах.
Взял с меня слово, что я сделаю это теперь и вышлю ему в Ленинград.
В те годы – в 1923 и 1924 – мы много говорили с ним на эту тему – о национальности и национализме в русской поэзии, и его интересовали мои утверждения, что Россия до Блока еще не имела национальной поэзии, что наши великие поэты были не национальны, а националистичны, что впервые только у Блока и у него чисто национальное приятие России, – со всем, что в ней прекрасного и что в ней жуткого, – приятие, как любовь к матери, независимо от того, какая бы она ни была.
Да и такой, моя Россия, Ты всех краев дороже мне.
(Блок) Все встречаю, все приемлю, Рад и счастлив душу вынуть.
(Есенин) Но не любить тебя, не верить Я научиться не могу…
(Есенин) И он соглашался что, напр., у Тютчева совсем не то в стихе:
В Россию можно только верить…
Что у Тютчева это – только национализм, выискивание того, что хочется найти, прославление, а не приятие, что это – «гром победы раздавайся», что это – не любовь беззаветная, а любование.
Тогда о России говорили мы много, и он мне писал на своих книгах:
Тех кто ругает Всыпь им. Милый Сокол Давай навеки За Русь Выпьем
(На «Радунице») Сокол милый Люблю Русь — Прости Но в этом Я шовинист
(На «Ключах Марии») Милому Соколу С любовью Русской Великоросской Обязательно
Апрель 1924 (Альбом) Милому Соколу Ростом не высокому Но с большой душой Русской И все прочее
1924 – 4/II. |
