|
Н. Богданов. Богданов долго иронически улыбался, слушая наши горячие беседы, потом сам втянулся в них и на старости лет спятил так же, как и мы… Он также стал метафизиком… Конечно, на время, как и все другие, в том числе и мы с Есениным. Только Тарасенко, с чисто украинским упорством, все еще, кажется, мечтает основать биокосмический институт для проработки нашей поэтической теории.
III
В это время Есенин работал много. Он, кроме «Пантократора», написал целый ряд лирических стихов: «Небесного барабанщика», которого я хотел напечатать в «Правде» (попытка эта кончилась неудачей из-за сопротивления члена редколлегии Н. Л. Мещерякова), «Ключи Марии» и др. В это время выходила еженедельная газета «Советская Страна», которую я редактировал и в которой Есенин напечатал несколько своих стихотворений – «Песнь о собаке», «Ложноклассическая Русь» и др. Вскоре, на 4-м номере, газета была закрыта, стихи печатать Есенину было негде; средств не было никаких, но все же мы кое-как перебивались. А потом пришла некоторая поддержка от Издательства ВЦИК, которое купило у Есенина томик стихов, а у меня 2 тома рассказов. Издательство деньги нам выдало, но не издало ни строки ни у меня, ни у Есенина. Мои рассказы были потеряны навсегда, а стихи Есенина остались живы только потому, что он все помнил наизусть… впрочем, как и все, что он написал за свою короткую жизнь. У Есенина была исключительная память. Он помнил почти всего Блока и не меньше половины стихов Пушкина.
В «Ключах Марии» Есенин раскрыл все секреты своей поэтической лаборатории, и когда он прочитал мне рукопись, я начал уговаривать его, чтобы он не печатал ее.
– Почему?
– Как – почему? Да ты тут выдаешь все свои тайны!
– Ну так что же? Пусть! Я ничего не скрываю и никого не боюсь.
Пусть кто хочет пишет так же, как и я. Я думаю, что это не будет плохо…
И немного позднее «Ключи Марии» были изданы, кажется, Московской Трудовой артелью художников слова.
Как-то на улице я встретил Виктора Сергеевича Миролюбова – известного редактора и издателя «Журнала для всех». Он захотел повидаться также и с Есениным. Миролюбов сидел у нас долго. Есенин читал ему новые стихи, Миролюбов внимательно слушал, но все смотрел с какой-то неловкостью в сторону. Когда Есенин прочитал ему «Пантократора», Миролюбов тяжело вздохнул и сказал:
– Фона нет, Сергей Александрович! Где у вас фон? Без фона никакое литературное произведение не имеет цены… Вы сбились с дороги…
Есенин посмеялся и тут же прочитал свои новые лирические стихи с «фоном». Миролюбов пришел в восторг:
– Вот это настоящее! Вот это, Сергей Александрович, настоящая поэзия…
– «Пантократор» – тоже настоящая, только он вам чужд, потому что у вас консервативный вкус. Вот они, – Есенин показал на меня и Гусева-Оренбургского, – они вот понимают!
Действительно мы «понимали», потому что нам нравилось все, что бы ни писал Есенин, в особенности когда свои стихи читал он сам. Читал он так, как никогда не прочесть ни одному артисту. Помню, в один из вечеров, когда мы смотрели закат, пришел Касаткин. Галки носились с криком, заслоняя уходящее солнце, словно его занавешивали черным пологом. Есенин, по нашей просьбе, стал читать «Пантократора». Касаткин слушал, потом отошел к окну, поднес руку к глазам… Он не мог удержать слез.
Отче, отче, ты ли внука Услыхал в сей скорбный срок…
Таял закат. |
