Фэй помолчала, кивая головкой в тусклом оранжевом шлеме, и каждый кивок был подтверждением какой-то мысли. Прочитать я их не мог, но чувствовал, что она пришла к определенному мнению, вполне благоприятному – как для Арсена, так и для Асенарри.

    – Я понимаю, – раздался ее тихий голос, – я понимаю, Цзао-ван… Ты просто делаешь то, что можешь, то, что никому не повредит. А что ты можешь еще?

    – Ну, например, обороняться, защищать свою жизнь и жизни близких, – ответил я. – Желательно, никого не калеча и не убивая.

    – Желательно?

    – Но необязательно. Есть ситуации и ситуации…

    Мы просидели у трещины не меньше трех часов, то разговаривая, то смолкая, но наша неторопливая беседа не мешала думать. Бушует ненависть, и туча затмевает свет моей обители… То, о чем говорил Аме Пал, помнилось мне с кристальной ясностью: ненависть, ужас и смерть бушевали в афганских горах так долго, как ни в одном регионе Земли. Само собой, два мировых побоища, случившихся в двадцатом веке, происходили на больших территориях и унесли гораздо больше жизней, но их временной интервал был относительно краток и измерялся не десятилетиями, а годами. Кроме того, войны велись не вблизи эоитов; собственно, лишь тиричмирский располагался в местах населенных и обитаемых с глубокой древности.

    Так что же? К каким последствиям мог привести конфликт, который тянулся столь долго – здесь, у незримых стен легендарной Шамбалы? Об этом я не знал, но мне казалось, что свет обители, о коем упомянул Аме Пал, это наверняка фонтан, бьющий из центра эоитной зоны. Похоже, он имел в виду, что туча – туча ненависти, надвигающаяся из западных пределов, – способна повлиять на эоит… Затмить его? Но данное предположение нелепо: энергетический поток не различает добрые и злые мысли, а все, что попадет в него, выносит в космос. Затмиться – то есть прерваться – он может лишь тогда, когда население планеты уменьшится раз в десять и оскудеет ее ноосфера… Этого, кстати, не случилось – ведь эоит не исчез, он тут, на расстоянии протянутой руки!

    И все же – свет затмился… Возможно, это лишь образное выражение? Возможно, Аме Пал имел в виду другое? Лунный диск перекрывает солнце, и на Земле воцаряется тьма, но через какое-то время мрак отступает… Что остается в результате? В нынешнюю просвещенную эпоху лишь изумление перед величием природы, но в прошлом эмоции были сильнее – тоска, отчаяние и ужас… Они – тот отзвук временного мрака, что сохранялся в человеческих сердцах и в памяти десятков поколений… Но это – люди! Людям свойственно бояться! А там…

    Я поднял вверх лицо, всматриваясь в почти незаметную дымку флера, в голубоватый блеклый небосвод. За ним лежало пространство покоя и вечного холода, неизмеримой тьмы и тишины – прошитый блестками звезд, пронизанный лучами гигантский мир квазаров, цефеид, туманностей, галактик… Чье сердце билось там, чья тосковала душа? Кто ощущал невыносимый смрад отчаяния и горя? Кто ужасался ненависти, струившейся сквозь крохотную щель с ничтожной маленькой планетки? И что он мог с ней сделать, с планетой или с этой щелью? Заткнуть ее, чтобы не тянуло смрадом?

    Вселенский Дух! Кажется, я приближался к разгадке!

    Солнце перевалило за полдень, и, по моим расчетам, два наших спутника должны были уже вернуться в лагерь. Макбрайт наверняка не в духе; мало приятного глотать сухую пыль, бродить бесцельно среди трещин да расселин и шарить под камнями.