– Фелиция была помешана на деревьях, когда занималась оформлением комнаты, – сухо заметил Джордан, – она говорила, что этот лес даст нам воздух для дыхания.

– Звучит уж очень по-калифорнийски.

– Если тебе не нравится этот дом, можешь переделывать в нем все, что хочешь.

– Я… мне не хотелось бы ничего менять. Я ничего не понимаю в дизайне.

Обнимая ее, Джордан заметил:

– Тогда пригласи кого-нибудь, кто мог бы перевести твои идеи на язык дизайнеров. Ты понимаешь в этом не меньше меня или любого другого. Если тебе приятно что-то переделать в доме – действуй.

– Но не могу же я затевать дело, требующее так много денег.

– Почему, если я не против?

– Это будет бессмысленная трата.

– Не будет, если тебе удастся превратить этот эксцентричный дворец в настоящий дом.

Джини удивило мягкое, почти нежное выражение, изменившее мужественные черты его лица. Она не сразу нашла, что ответить.

Пытаясь оттолкнуть его, она буркнула:

– Ничего я не буду менять.

– Ошибаешься, ты уже все изменила.

– Я имею в виду дом, – возразила она.

– А я имею в виду мою жизнь.

Его смех прозвучал тихо, нежно, обезоруживающе. Прижав Джини к себе, он вдруг поднял ее на руки.

– Что ты делаешь?

– По-моему, это совершенно очевидно. Хозяин дома намерен похитить хозяйку дома.

– А если хозяйка скажет «нет»?

– Она не скажет.

– Откуда ты знаешь?

– Я знаю хозяйку.

Он нес ее на руках в полном молчании по всем комнатам, отпустив, только когда они оказались в его апартаментах с прекрасным видом на океан и камином посреди комнаты. Джини не отрываясь смотрела на встроенную кровать и зеркальные двери, ведущие в гардеробную – тоже с зеркальными стенами. Она понимала, что и за другими дверями, всюду роскошь. Там, дальше, сауна, собственный солярий, бассейн с гидромассажем, а также кабинет с концертным роялем, где Джордан работал, когда оставался дома.

Он подошел к музыкальному центру и поставил пластинку на проигрыватель. Мягкие звуки фортепьяно заполнили комнату волнующей мелодией.

Их взгляды встретились, преодолев пространство огромной спальни. Черные глаза смотрели пристально.

– Дебюсси, – пробормотала Джини.

– Твой любимый композитор.

Он уже снимал пиджак. Вот пиджак оказался на замшевом кресле… Джини старалась не обращать внимания на интимную обстановку, на то, что он делает.

– Ты не забыл, – едва слышно прошептала она, донельзя польщенная, однако пытаясь во что бы то ни стало скрыть свое удовольствие.

Вслед за пиджаком на кресло упал галстук, теперь Джордан освобождался от рубашки.

– Я ничего не забыл о тебе, любимая. Когда ты собрала вещи и ушла из моей жизни, ты унесла с собой и мою душу. – В его голосе слышалась боль. Он отбросил рубашку на пол и большими шагами пересек комнату.

– Кажется, ты прекрасно жил без нее.

– Что ты знаешь о том, как я жил? Ты решила закрыть глаза на правду. Все, что ты хочешь видеть, – моя слава и деньги. Ты видишь этот дом, но не видишь меня. Я человек, Джини. Ты нужна мне.

– В самом деле? Но в каком качестве? Как женщина?

Ее вопросы взбесили его. В черных глазах засверкали молнии. Лицо побледнело от внутренней борьбы, которую он вел с самим собой, чтобы не потерять контроль над своими чувствами.