|
Это молодой парень в потертых джинсах и с волосами ежиком, он улыбается и что-то говорит на местном языке, снова щелкая блицем. На этот раз Мэри готова, но что толку? Потом еще с полминуты она не видит ничего, кроме белых пятен, скользящих по сетчатке. Неприятно сосет под ложечкой, о чем-то напоминая, но о чем, не поймешь. Мозг хранит какой-то обрывок — кажется, она однажды уже ощущала свою беспомощность, ослепленная белым светом, но когда и где — ей не вспомнить, как и того, что три недели после этого она могла выговорить одно-единственное слово, совершенно бессмысленное слово, не имеющее к ее жизни ровным счетом никакого отношения. Альбатрос! С какой стати ей про это помнить? Это было единичное проявление, сказали врачи, ответ организма на экстремальное психоэмоциональное напряжение. И не имеет ни малейшего отношения к ее сегодняшней жизни. А неприятно ей, видимо, из-за этой физиономии, что заняла все поле ее зрения, едва она снова смогла видеть. Хокан Бергман всегда становится к собеседнику чуть ближе, чем следует.
— Ты не ответила, — говорит он. Квадратный министр социального развития отпускает локоть Мэри, что-то бормоча, и поворачивается к новым гостям. В фойе толпятся сотни людей, но она осталась наедине с Хоканом Бергманом. — Прошу прощения? Она чуть отстраняется, но это бесполезно: он приближается ровно на столько же. — Ты так и не ответила на мой вопрос. — Какой вопрос? — Как тут тебе? Мэри отводит взгляд, но всего лишь на долю секунды. — Спасибо, хорошо. Он поднимает бровь. — Хорошо? — Да. — То есть — я могу привести твой ответ дословно? Это угроза. Несомненная. Хокан Бергман вышел на охоту за белокурым скальпом Мэри Сундин, он намерен повесить его у себя на поясе рядом с другими. Ради этого его перекупила другая вечерняя газета, а сама Мэри уже не журналист, а значит, не может больше рассчитывать на корпоративную этику, что защитила их со Сверкером семь лет тому назад. В какой-то миг ей даже кажется, она видит задуманный Хоканом Бергманом центральный разворот. Черные буквы. Картинка — переулок, где нашли Сверкера. Другая — как она стоит на трибуне. Третья — рассерженный премьер (заголовок: «Я не знал…»). Впрочем, ничего неожиданного. Она всегда понимала, что этот день настанет, хоть и надеялась, что палачом ее будет не Хокан Бергман. Но и у него есть свои слабости. Этот ханжа-вегетарианец обжирается мясом, едва скроется с глаз своей супруги. К тому же его финансовые сложности стали притчей во языцех во всех стокгольмских редакциях. Дать взаймы Хокану Бергману — это выкинуть деньги на ветер. Не говоря о той истории, когда он профукал тридцать тысяч командировочных и не смог представить ни единого чека или квитанции. Наверное, решил, что Мэри все забыла. А вот и нет. Она проникновенно улыбается в ответ, склонив голову набок: — Думаешь, я стану тебе препятствовать? Он не отвечает, но достает ручку и блокнот из кармана замшевой куртки. — Любопытно было бы узнать, что ты можешь сказать по поводу гусей? Мэри улыбается еще задушевнее. — Боюсь, Хокан, тут какое-то недоразумение. Это не орнитологическая конференция. Это конференция по проблемам трафикинга и похищения людей. Он замирает с ручкой в руке, но лишь на мгновение. — Занятно, что ты не утратила чувства юмора. Это прекрасно — с учетом того, что… Но «гусями», как известно, называют покупателей сексуальных услуг. Иными словами — клиентов проституток. Язык во рту словно зверь. Чужой. Но нельзя ни шепелявить, ни заикаться, каждое слово она должна выговорить как можно более четко. — Разумеется, я понимаю, что ты имел в виду, Хокан. |
