— Куда?

— Не понял?.. Посмотри надписи на полях! Сюда глянь: «Хм!», «Н-да!», «Вот-вот». Расшифровал?

— Ну и что? Все правильно. Это же Марат!

— Простоват ты, хлопче!.. Логика критиканства толкает на такое... Вчера Гарбуз посмел нагло разговаривать с наркомом, а завтра посягнет... черт знает на что способен такой необузданный критикан, революционер из-под станка, перевоспитанный за океаном американским образом жизни.

Я не стал дальше слушать. Вскочил, хлопнул дверью.

Глава восьмая

Жду плавку.

Степан Иванович стоит на горячих путях и помолодевшими, сияющими глазами вглядывается в меня. Вернулся! Наконец-то.

— Здорово, механик. Ну, как жизнь?

— Понемножку. Как там Москва?

— Сейчас расскажу.

Он поднялся на Двадцатку, отобрал у Непоцелуева лопату.

— Отдохни, друг, а я покочегарю.

Вася взял масленку, спустился вниз, а Гарбуз занял его место. Все он умеет делать: сгоревшую фурму заменит, литейную канаву разделает так, что любо глянуть, закозленную глыбу чугуна расколет молотом. Интеллигент с золотыми руками мастерового.

Распахнул шуровочную дверцу и, защищаясь от ослепительного пламени поставленной на ребро лопатой, наметанным глазом кочегара осмотрел жаровую подушку. Порядок! Захлопнул дверцы, включил инжектор. С удовольствием послушал, как журчит вода, и сел на откидное кресло. Радость светится в его взгляде, в каждой морщинке, в каждом слове и движении. Ясно, все хорошо, но я жажду подробностей.

— Как съездили, Степан Иванович?

— О' кей! Прекрасно.

— Рассказывайте!

— Не знаю, дружок, с чего и начать. Столько всего!..

— Как принял нарком ваше письмо?

— Ну, а ты как думаешь?

— Думаю, нормально. Серго не из тех, кто боится правды.

— Но и не из тех, кто не принимает ее близко к сердцу, — быстро, энергично сказал Гарбуз, и его сияющее лицо омрачилось. — Тяжело переживает наши беды. Как я только переступил порог его кабинета, он схватил меня за руку, потащил к столу, заваленному письмами. «Вот, Степан, сколько у тебя единомышленников. Пишут из Донбасса, с Урала, Сибири. И все бьют в одну точку: строим дорого, омертвляем капитал, разбазариваем материалы, обросли бюрократами, тонем в канцелярских бумажках, медленно повышаем производительность труда, страдаем комчванством, побеждаем на копейку, а хвастаем на целковый. Больше всего досталось вам, магнитогорцам. В каждом письме — крик души. Импортное оборудование киснет и ржавеет. Нет дорог, бань, дворцов культуры, клубов. Столовых мало, да и те заросли грязью, кишат паразитами, больше всего двуногими. В хлебных лавках обвешивают. Отделом рабочего снабжения заправляет шайка грабителей. Канализации нет. Ассенизационный обоз работает плохо. Дух отхожих мест и помоек сливается с ядовитыми доменными газами. Позор! Позор! Позор!» — Серго кричал, потрясая кулаками. Позор и преступление!.. — Так он разволновался, что пришлось врача вызвать.

Светлее и светлее становилось у меня на душе от далеко не веселого рассказа Гарбуза. Все не так получается, как хотел Быба. Что теперь скажешь ты, клеветник, карьерист, доносчик?

— Отдышавшись, Серго позвонил в Магнитку, приказал Губарю немедленно выехать в Москву и созвал совещание, назначил специальную комиссию. Вечером увез меня к себе домой и до глубокой ночи допытывался, чем и как можно помочь нам. И утром Магнитка была у него на первом месте. Целую неделю не выходил я от него, помогал готовить приказ. Не вернется сюда Губарь. Хороший мужик, здорово поработал. Теперь не тянет. Притерпелся к недостаткам. Не видит и не слышит болячек Магнитки.