Jey:

Да ни фига не помогает. Ну выйдешь, ну встряхнешься — и что дальше? Да и куда можно пойти встряхнуться, если до работы едешь, устаешь до состояния выжатого лимона? По телефону поговоришь с кем-то, полчаса транса потом, отходишь, с силами собираешься. Сам сижу третий месяц как сдувшийся шарик… Чувство такое, что глубоко под водой. Ни на чем сосредоточиться не могу. Все достало, и жить не хочется. Почему, тоже не знаю. Работа есть, семья есть, вроде бы все хорошо… А хоть в петлю лезь!

Inferno:

Смотрел я тут фильм про войну. Фишка в том, что тогда у людей цель была — победить и по возможности выжить. И больше они ни о чем не думали. А мы сидим целыми днями в своих квартирах-офисах, цели никакой высокой не имеем и потихоньку сходим с ума. У того же Цоя есть песня «Мама, мы все тяжело больны».

[+++]

Лежу на диване и думаю, что если вот прямо сейчас умру, то ровным счетом ничего в жизни не изменится.

Как бороться с едким противным чувством, что ты всюду посторонний? Точнее сказать, не посторонний, а лишний? Что ты как пассажир, который пытается втиснуться в переполненный автобус, все понимают, что тебе тоже надо ехать, но никто этому не рад.

Это чувство у меня постоянно. Особенно оно усиливается от общения с людьми, поэтому общения я стараюсь избегать. Точнее, я его просто боюсь. Люди неизбежно причиняют друг другу боль, когда между ними возникает хоть какая-то привязанность. Я где-то читала, что только возвышенные и тонко организованные натуры могут платить за любовь, потому что покупают они не физическое удовлетворение, а гарантию отсутствия боли. Не могу сказать, что это точно, но смысл был такой.

Когда я последний раз влюблялась?

Наверное, в школе. Мне было двенадцать лет, но у меня возникло вполне зрелое, очень мучительное чувство. Он был самым высоким и самым красивым мальчиком в классе. Я помню, что во время уроков физкультуры не могла оторвать от него глаз. Еще его все любили. Его звали на все дни рождения. На переменах он всегда был в центре целой кучи народу. У него был лучший друг и еще несколько друзей, которым тоже хотелось стать его «лучшими». Даже не помню, чего мне хотелось больше — быть с ним или быть им. Меня восхищало в нем все — как он себя ведет, как носит форму, какие у него обложки на тетрадках и какой у него ровный, красивый почерк. Мне нравились его родители — сдержанная элегантная мама и представительный усатый папа. Мне нравилась их машина, на которой они привозили его в школу.

Когда он заболел, мне не хотелось ходить в школу. Каждый день я просыпалась, одевалась, умывалась, укладывала сумку только с одной мыслью, что увижу его. Сама себе в тот момент я казалась дефектной, испорченной, потому что была уверена — никого, кроме меня, в нашем классе не занимают подобные мысли. Никто не влюблен так, как я. Никто не одинок так, как я. И никто в целом свете не может быть несчастней.

Я решительно поднялась с дивана и села за компьютер.

Открыла папку «Фотоальбом», выбрала несколько вполне откровенных фото из числа сделанных в Хорватии. В купальнике, в нижнем белье. Тогда у меня была попутчица. Женщина, которую мне предложили в пару в агентстве, чтобы не доплачивать за одноместное размещение.

Когда я уменьшила фотографии, то возрастные дефекты стали и вовсе незаметны.

Затем я запустила поиск, поискала бесплатные сайты знакомств.

Я регистрировалась, заполняла анкеты, выкладывала фотографии до пяти утра, пока не разместила их на всех десяти ресурсах. Полумертвая от усталости, тщательно проверила, открываются ли снимки и как они выглядят.

Писала примерно одно и то же: девушка 29 лет познакомится с мужчиной 30–40 для встреч.

Вот так просто. Без изысков.

Днем проснулась.