– Гутен морген, Андрей.

– Добрый день, геноссе Вильгельм…

Врач быстро взглянул на показания многочисленных аппаратов, стоящих возле койки, потом пощупал пульс, оттянул веко и, посветив в глаз фонариком, озабоченно щёлкнул языком, затем, наконец усевшись, заговорил:

– Вы удачно отделались. Андрей. Конечно, эксцесс, происшедший с вами, крайне неприятный и неожиданный, но пройди лезвие на пару миллиметров ниже, и вы бы остались без почки. Хорошо, что ваша спутница сразу среагировала и вызвала помощь… Короче – две недели постельного режима, а потом, глядя на ваше состояние, может и разрешим вставать.

– Две недели?!

– Безусловно. И это – минимальный срок! Учитывая вашу крайнюю физическую и моральную усталость. Особенно – нервное истощение… Как можно было довести себя до такого, Андрей?! Вы совсем не бережёте свой организм! А ведь он у вас один, другого не будет. Так что – лежите и отдыхайте.

– Хм… Доктор, а нельзя ли мне в палату компьютер?

Всегда спокойный Хасснер неожиданно вспылил:

– Ещё раз услышу подобное – распоряжусь, чтобы вас привязали к койке! Вы хотите умереть через два года?! Это будет непозволительной роскошью для нашей колонии!

Врач вскочил со стула и стремглав выбежал из палаты. Ярцев невольно поёжился, и тут же пожалел об этом – бок прострелила острая боль… В этот момент дверь вновь щёлкнула, раскрываясь. Новым посетителем был профессор Штейнглиц, единодушно выбранный главой Совета, управляющего Убежищем. Андрей сделал невольное движение, собираясь присесть, но немец сделал успокаивающий жест:

– Лежите, лежите, коллега! Вам вредно!

Подойдя поближе к койке, взял стул и уселся так, чтобы оставаться в поле зрения раненого.

– Да, Андрей, не повезло вам. Впрочем, виновная арестована, находится под стражей. Скоро суд. Думаю, что он приговорит её к смертной казни за покушение на убийство. Как вас вообще занесло в тот сектор?

– Задумался, профессор. Набрал не тот код… Постойте, как это, к смертной казни?!

Он даже приподнялся на локте, не обращая внимания на вспыхнувшую боль. Заговорил страстно и горячо:

– Вы понимаете, профессор, юности всегда свойственен максимализм! Ребёнок увидел плачущую мать возле незнакомца, подумал, что тот оскорбил или обидел близкого человека. Не разобравшись, сгоряча, чисто на инстинктах попытался защитить родного ему. И за это казнить?! Несправедливо!

Немец неожиданно заинтересовался:

– Значит, вы считаете, что попытка убийства одного из ведущих умов колонии должна быть спущена на тормозах?

Пробивший холодный пот заставил Андрея откинуться назад, на подушку. Глядя в потолок, ответил:

– Может и так. Профессор, поймите – сейчас у тех, кого мы доставили сюда, психика не в порядке. Вы же сами слышали, ЧТО творится на Земле… Для них – это адекватное действие. Дочь пыталась защитить собственную мать! И я её понимаю. Хотя… Может, вы и правы. Наказать – следует. Но не так же! Я остался жив. И, как сказал доктор, особых последствий не будет. Так что… Ну дайте ей несколько месяцев, даже, может, год, каких-нибудь штрафных работ. Мало ли у нас таких дел? Но казнить… Несправедливо, профессор. Поскольку я ещё член Совета, то пользуясь своим правом вето, я накладываю запрет на смертную казнь в отношении этой девочки. Примите официальное заявление…

Ярцев умолк, затем потянулся к «поильнику». После страстной речи ужасно захотелось пить. Пара глотков, потом повернул голову, посмотрел на Штейнглица. Тот сидел, спрятав эмоции в свои роскошные седые усы. Чуть помедлив, заговорил:

– Вы, русские, не перестаёте меня удивлять… Помните о Великой войне.