|
— Ну ты и скажешь, ма. Она взяла сумочку. — Либо тебя это волнует, а в этом случае тебе не следует быть там, либо тебя это не волнует, а в этом случае тебе давно уже следовало прекратить ходить туда. — Ты и в самом деле хочешь оставить меня здесь одного? — Найдешь себе какое-нибудь конструктивное занятие. — Мы идем собирать тело. Что может быть конструктивнее? — сказал я и тут же поморщился: черный юмор в этой ситуации не шел мне на пользу. Это был своего рода рефлекс, снятие напряжения в стиле доктора Неблина. — Мне не нравятся твои шутки о смерти, — заметила мама. — Мы живем рядом со смертью, вдыхаем ее запах каждую минуту. Такая близость может привести к тому, что человек потеряет уважение к смерти. Я замечала такое за собой, и это меня беспокоит. Если бы не близкое знакомство со смертью, ты, вероятно, был бы лучше. — Я в порядке, ма, — отозвался я. «Что сделать, чтобы убедить ее?» — Ты знаешь, что тебе нужна помощь и что ты не хочешь оставлять меня одного. Если я и не был способен к состраданию, то моя мать была наделена этим чувством, и я мог использовать его против нее. Там, где не работала логика, могло победить чувство вины. Она вздохнула и закрыла глаза, плотно сомкнув веки, словно чтобы не видеть перед собой какой-то образ — я мог только догадываться какой. — Ладно. Но давай сначала доедим пиццу. Моя сестра Лорен уехала шесть лет назад, через два года после ухода отца. Ей тогда было всего семнадцать, и что с ней случилось — одному богу известно. В доме стало гораздо меньше криков, но объектом тех, что случались, теперь был я. Месяцев шесть назад Лорен вернулась в Клейтон — приехала автостопом бог знает откуда и покаянно попросила у матери работы. Они по-прежнему почти не говорили друг с другом, она никогда не приходила к нам и не приглашала нас к себе, но работала приемщицей в морге и неплохо ладила с Маргарет. Мы все неплохо ладили с Маргарет. Она была вроде изоляции, которая предотвращала короткие замыкания и искрения в нашей семье. Пока мы доедали пиццу, мама позвонила Маргарет, а та, видимо, вызвала Лорен, потому что обе они были внизу, когда мы наконец спустились в морг, — Маргарет в спортивном костюме, а Лорен нарядившаяся к субботнему вечеру в городе. Я подумал, что мы, вероятно, сорвали какие-то ее планы. — Привет, Джон, — сказала Лорен. В своем наряде она казалась абсолютно не на месте за строгим столом нашей канцелярии. На ней был блестящий пиджак из искусственной кожи, надетый поверх ярко-красного топа с глубоким декольте, волосы высоко взбиты по моде восьмидесятых. Может быть, в клубе был какой-то тематический вечер. — Привет, Лорен, — поздоровался я. — Это что — документы? — спросила мама, глядя через мое плечо на Лорен. — Я почти закончила, — ответила сестра, и мама пошла вглубь морга. — Уже привезли? — спросил я. — Только что выгрузили, — ответила она, в последний раз просматривая стопку бумаг. — Маргарет занимается с ним там. Я повернулся, собираясь идти. — Как у тебя дела? — спросила Лорен. Мне не терпелось увидеть тело, но я посмотрел на нее: — Нормально. А у тебя? — Ну, я ведь не живу с мамой. — Мы помолчали. — С отцом общался? — В последний раз в мае. А ты? — На Рождество. В первые два года он присылал мне валентинки в феврале. — Он знал, где ты? — Я иногда просила у него денег. Она положила авторучку и встала. |
