Я молчал.

— Ты боялся, потому что должны были прийти эти полицейские, и после их ухода…

Она протянула ко мне руки. Я схватил их, притянул ее к себе и сжал так сильно, что ей, наверное, стало больно. Она ничего не сделала, чтобы высвободиться. Мои губы коснулись ее волос. Она откинула голову назад, и наши взгляды встретились. На ее губах была та самая улыбка, что всегда так много значила для меня, улыбка, способная разогнать все напряжение, что возникло между нами.

— Боб, — быстро спросила она, — что ты сделал?

Для нее моя виновность была точно установленным фактом.

Кажется, я собирался ей рассказать только о краже. Как я мог признаться, что совершил убийство? Кража была достаточно страшным известием. Наказанием за нее могли стать три, даже семь лет тюрьмы. Но убийство… Это было пожизненное заключение или, при некотором снисхождении, минимум пятнадцать лет. Тело Лилиан было так близко к моему, что мысль оказаться разлученным с нею была невыносимо мучительной. Мои пальцы глубоко вдавились в ее руки. Должно быть, это причинило ей сильную боль, но она по-прежнему держала голову откинутой назад и смотрела на меня.

— Боб, — сказала она, — ты прекрасно знаешь, что должен мне все рассказать. Это слишком важно, чтобы скрывать от меня. Что ты сделал?

— Нам лучше не…

Лилиан прижалась ко мне так, что мы стояли тело к телу, грудь к груди, сердце к сердцу, и она не могла не чувствовать, как сильно стучит мое. Лилиан слегка приоткрыла губы, обнажив замечательно белые зубы. Она медленно поднялась на цыпочки. Этот момент воскрешал чудесные мгновения, которые порой становились почти священными и такими запечатлевались в памяти после экстаза, всегда следовавшего за ними. Потом, лежа рядом в тепле, усталые, но счастливые, мы называли его «сценой обольщения». Я почувствовал тепло ее губ, твердость зубов и нежность тела.

— Скажи мне, что случилось, дорогой, — прошептала она через некоторое время.

— Лилиан… — хрипло произнес я.

— Скажи мне, — шепотом повторила она. — Я должна это знать, дорогой. Обязательно должна знать.

Она немного отодвинулась. Мы по-прежнему стояли очень близко, но ее тело уже не прижималось к моему. Она с нетерпением ждала. Если бы речь шла только о краже, я бы легко признался, но, к моему отчаянию, дело было хуже. Кражу она бы не простила, но поняла. Я был готов сделать что угодно, чтобы помешать ей узнать правду, но не мог сознаться, что убил человека.

Она посмотрела на меня сквозь изогнутые ресницы и спросила:

— Это ты убил Маллена, Боб?

Ничто не могло подействовать на меня сильнее, чем это. Вопрос был настолько неожиданным, что у меня не было ни секунды, чтобы приготовиться отрицать. То, как я отреагировал — тело напряглось, лицо окаменело, выступил пот, застучало в ушах, — все выдавало меня. Как бы со стороны я услышал, что отвечаю шокированно и даже оскорбленно:

— Что за чушь ты несешь?

— Не притворяйся, Боб, — взмолилась она. — Это ты убил Маллена?

— Лилиан, я не понимаю…

— Этот человек был Плейделл. Суперинтендант Морйс Плейделл из Скотленд-Ярда. Я узнала его по фотографии, которую видела сегодня в «Стар». В статье сказано, что он ведет расследование убийства Тимоти Маллена, кавалера креста Виктории. Он приходил из-за этого, да? Поэтому у тебя был такой расстроенный вид, когда он уходил? Поэтому ты чуть не упал в обморок после его ухода? Ты думал, он пришел тебя арестовать?

Лилиан задавала мне вопросы бесстрастным тоном.