— Боб, — настаивала она, — ты должен сказать мне правду. Если ты ничего не скажешь, я не смогу тебе помочь.

Она замолчала, как будто поняла, что я не в состоянии говорить. Мое горло, казалось, было буквально парализовано. Потом я почувствовал, что мое тело расслабляется: напряжение спадало. Ничего не говоря, Лилиан отодвинулась еще немного, не отпуская, однако, мою руку. Наши пальцы переплелись, как часто бывало, когда мы гуляли. Она повела меня за собой в малую гостиную, нагнулась и включила электрообогреватель. Я и не заметил, что было довольно прохладно. Зато я увидел несколько кусочков ваты и представил себе сидящего на стуле Плейделла. Лилиан осталась стоять, глядя на меня. Самым удивительным было то, что я не испытывал никакого потрясения, никакой боли, я даже не боялся.

— Я налью чего-нибудь выпить, — произнесла она.

Лилиан повернулась и быстро вышла. Я услышал, что она возится в соседней комнате, и вспомнил, как Плейделл отказался выпить стаканчик. Я медленно опустился в кресло и положил голову на спинку. Закрыв глаза, я пытался размышлять. Невыносимый груз необходимости признаться Лилиан исчез. Она все поняла сама.

Она вернулась, не торопясь, неся серебряный поднос, на котором стояли бутылка виски, сифон и два стакана. Когда она наполняла их, ее жесты были нормальными. Она налила в мой стакан много виски, а себе — всего несколько капель; в мой она долила совсем немного воды, а свой заполнила ею до краев. Протянув мне стакан, она подождала, пока я выпью половину, и спросила:

— Плейделл может это доказать?

— Пока нет, — хрипло ответил я. — Если бы мог, то уже предъявил бы мне обвинение.

Я не сказал четко «да», до сих пор ни в чем не сознался, но слова были не нужны. Лилиан подошла к пуфу, подтолкнула его ногой и села рядом с моим креслом. Она слегка откинула голову назад, чтобы смотреть на меня. Эта поза тоже была мне знакома и в тот момент только усилила мои муки. Тишина показалась почти сюрреалистической.

— Пожалуй, — согласилась она. — Почему он тебя подозревает?

— Понятия не имею.

— Ты уверен, что не знаешь, Боб?

— Я считал…

Я замолчал, чтобы проглотить комок, застрявший у меня в горле.

— Я считал, что сделал это без единой ошибки.

— Сколько раз ты делал это «без единой ошибки»?

Я впервые осознал, что ее спокойствие чисто внешнее, и спросил себя, не возьмут ли верх ее эмоции с той же силой, как в те времена, когда она верила в существование другой женщины. Однако у нее были спокойное лицо, твердый голос, а губы не дрожали.

— Часто, — с трудом выговорил я.

— Ты делал это, когда уезжал?

— Да.

— Каждый раз?

— Один раз из трех-четырех. Чаще было опасно. Кто-нибудь мог заметить совпадение.

— Сколько раз ты крал, Боб?

Слова по-прежнему застревали у меня в горле, но я все-таки сумел ответить:

— Три-четыре раза в год в течение последних пяти лет.

— Что стало с деньгами?

— Они отложены на нашу старость. Я надеялся, что однажды…

Я замолчал, увидев, что ее глаза подернулись слезами, губы затряслись, кулаки сжались. Я ничем не мог ей помочь. Ее нервы были напряжены, а спокойствие давалось с трудом. Я видел, что она страшно встревожена и хочет знать абсолютно все, а я теперь хотел ей все рассказать. Хотел разделить с ней мое прошлое, поскольку надежда разделить будущее погрузилась во тьму неопределенности.

— Сколько?

— Около тридцати тысяч.