— Не знаю, иногда, нужно прочитать миллион. Но чтобы ты имел представление — агентство в среднем получает от 200 до 250 рукописей в неделю, но в прошлом году мы нашли только четырех авторов.

Он с удивлением откидывается на спинку кресла.

— Это похоже на игру в лотерею.

— Точно, я об этом и говорю, — соглашаюсь я.

Он проходится задумчиво пальцем по запотевшему бокалу.

— Ты никогда не хотела сама написать книгу?

— Я не считаю себя писателем. Думаю, никогда не хотела. Я каракулями записываю свои кое-какие мысли, когда их слишком много роиться в голове, и я настолько ими ошеломлена, что мне необходимо очистить свой мозг и создать свободное пространство для других. Поскольку все мои мысли неожиданные и часто не имеют никакого смысла, но иногда пишу, как настоящий мастер или высказываюсь, как великий Эйнштейн. Те кусочки моих записей, которые спрятаны очень далеко, возможно когда-нибудь я прочитаю своим детям, и они достанутся им, чтобы они помнили о своей маме, когда меня уже не станет.

Зейн смотрит на меня, словно видит призрак перед собой.

— Что? — оборонительно спрашиваю я.

— Ничего, — тут же отвечает он.

Мне становится стыдно, что я вот так неосторожно поделилась с ним чем-то слишком уж личным, поэтому набиваю рот чипсами, как будто я никогда их не елаю.

— Расскажи мне о своей работе.

Он улыбается.

— Ты просишь меня признаться?

— Я никому не скажу. Клянусь честью скаута.

Он делает глоток шампанского.

— Ты может и нет, но у стен есть уши.

Я кладу оставшиеся чипсы в рот, давая им растаять на языке.

— Кто-то мне сказал твое настоящее имя — Александр Маленков.

— Не тот ли сказал тебе, что я съел свое сердце?

Я стреляю в него злобным взглядом.

— Вообще-то он сказал, что ты очень опасный человек.

Он поднимает бровь.

— Да?

Я облизываю сухие губы.

— Он сказал, что ты убийца.

Его лицо остается спокойным, но теперь он встает как бы в оборонительную позицию.

— У вас есть замечательная поправка в Конституции вашей страны, которая мне очень нравится — четвертая.

— Ты слишком спокойно говоришь об этом, — бормочу я.

— Жестоко, когда гепарда настигает импалу и убивает ее?

— Гепард делает это потому, что он голоден.

— Есть много видов голода.

Моя интуиция отчаянно предупреждает, словно мигающий свет на приборной панели автомобиля. Не ослепительный, но настойчивый. Побереги, свое сердечко. Будь осторожна, со своим сердцем.

— Ты не испытываешь никаких чувств к своим жертвам. Даже крошечной вины.

— Будь уверена, лисенок, если даже кто-то и погиб от моих рук, честно заслужил это. Я не вламываюсь в двери обывателей. В моем мире прекрасно понимают существующие правила игры, когда решают вступить в него.

— Почему ты оказался в этом мире?

— Потому что я понял, что это самый быстрый способ получить все, что хотел, и был слишком яростным по сравнению с другими.

— А тебе не приходило в голову делать что-то законное?

— У меня законный бизнес и ты сидишь здесь сейчас.

— Стоит ли это того, чтобы охранять себя днем и ночью?

— Я не задумываюсь об этом. У тебя зеленовато-золотистые глаза, у меня телохранители.

Он слегка пожимает плечами.

— Ты когда-нибудь отойдешь от этого? — я непроизвольно задерживаю дыхание, ожидая его ответа.

— Шансы, что меня застрелят выше, нежели шанс, что я смогу оставить это.

Я открываю рот в немом крике.