Две повозки – одна с подарками, другая для слуг. И колесница – для папы. Я, конечно, должен ехать в повозке, но попрошусь к папе на колесницу. Хотя бы за городом. Ведь он обещал дать мне вожжи подержать!

– Отря-я-яд! Перебежками!.. Первая линия – копья вперед, вторая – подтянись! Луки-пращи-дротики!..

Это папа шутит. Значит – пора ехать. И еще значит, что у папы – очень хорошее настроение.

– Папа, а мы через Диркские ворота поедем?

– Через Диркские.

Через Диркские – это значит мимо провала Никострата, через который в Гадес попасть можно, мимо могилы Пеласга, того, что вначале изгнали, а потом обратно в Аргос пустили, мимо храма Деметры Печальной и храма Геры Анфии...

– А вожжи подержать дашь, папа?

– Вот за город выедем, подъедем к Ликон-горе, где храм Орфии...

Хейя-а-а!

Конечно, мы не за гидрой едем. Едем в гости. К дяде Гиппомедонту, тому, что в Лерне живет. То есть, не в самой Лерне, а рядом, у моря. Так что зря я Капаниду завидовал. А едем потому, что дядя Гиппомедонт жертву должен принести в храме Афины Сантиды. Его дедушка этот храм построил и велел каждый год особые жертвы приносить. Вот дядя Гиппомедонт папу и позвал. И дядю Капанея позвал. И нас со Сфенелом.

Жалко только, он впервые об этой жертве вспомнил. Мог бы нас и в прошлом году пригласить. И в позапрошлом тоже!

Я называю дядю Гиппомедонта дядей, хотя он мне не дядя, а двоюродный дедушка, дедушке Адрасту брат – тоже двоюродный. Но он на дедушку не похож. Он еще не седой и не старый, поэтому он не дедушка, а дядя. А Полидор, его сын, мне вроде бы как брат. Троюродный. Иначе он мне дядей считаться должен, а какой Полидор дядя? Только на два года меня старше!

Правда, и дедушка Адраст еще не очень старый и не очень седой. У него только виски белые. Но он уж точно – дедушка.

А гидру я все равно посмотрю!

Это не я, это колесница так стучит.

А когда камень под колесо попадет, то «бух-бух»

Колесницей править трудно. Даже если дорога ровная. А уж если под уклон... Правда, когда под уклон, папа сам вожжи берет.

– Спину ровнее, сынок. Ровнее! Не сжимайся – расслабься. И на дорогу смотри, на дорогу!

На дорогу смотреть трудно. И спину держать трудно. Вожжи тянут вперед, дергают, словно кони наши решили меня вниз скинуть...

(Коц-коц-коц. Ток-ток-ток. Коц-коц-коц... Бух!)

– А теперь – чуть дерни. Вверх-вниз! Вот так! Видишь, сразу быстрее пошли!

Куда уж быстрее? Мы и так стрелой мчимся, словно нас из лука дяди Эгиалея выпустили. Посмотреть бы, где повозки, наверное, еще за Ликон-гору не повернули...

Нельзя! Вперед смотреть надо! А в глазах уже все мелькает, мелькает...

(Коц-коц-коц. Ток-ток-ток. Коц-коц-коц...)

– Ну, хватит! Меняемся. Ну что, сынок, тяжело?

Я только вздыхаю. Как это папа может целый день ехать? Да так, что кони устают, а он – нет?

– Папа, а это боевая колесница?

Папа смеется, треплет меня за волосы (а вожжи – в одной руке!).

– Нет, конечно. Обычная. Боевая – она тяжелая. Да и толку с нее мало.

– То есть, как это? – поражаюсь я. – Воевать на колесницах надо!

Это я с детства знаю. Война – это когда царь (или лавагет, или, например, мой папа) садится на колесницу и едет искать врага. Враг тоже на колеснице, а вокруг – слуги с копьями. Они меж собой дерутся, а те, кто на колесницах – между собой. На то и война.

– Колесницы – это древность, Диомед! Так еще до потопа сражались. Мы в Ахайе, честно говоря, и воевать-то толком не умеем. Да и что за войны? Там двух коров угнали, там амбар сожгли... Любой сотник из Баб-Или или Кеми разнесет всех наших героев – даже если мы объединимся.