– Защищайся, слабак!

Надо драться, надо!.. А я все шлем тот дурацкий вижу. Сейчас сорвусь... Нет, нельзя! А Эматион уже пальцы к носу моему подносит. Щелкает.

– Ну что, обделался, этолийский недоносок?

Ах ты!..

Тихо-тихо

Тихо...

Река совсем близко, только шагни, только вдохни поглубже свежий прозрачный воздух...

Плещет, плещет...

– Зачем?

Спросил, даже головы не подняв. Не хотелось смотреть.

– Затем! – это дядя. – Эфеб Диомед, смирно!

Щит к груди, меч... А где меч? Одна рукоятка! И то – не моя. Моя полированная была, старая...

Меч я на траве увидел. Свой. Точнее – щепки (дубовые!). И еще щепки – от второго меча. А чуть дальше...

Тот, который воин, на траве лежит. И щит его лежит – треснутый. То есть, кожа, конечно, лопнула, а дерево – треснуло. И еще один щит – с ремнем порванным. Это Эматионов. А вот и он сам! Эге, а что с его панцирем?

Дядя подходит, шлем мой поправляет. Улыбается.

– Так и драться, эфеб! И не бояться. Понял?

Понять-то я понял...

Самое место!

Ночь...

– А ты, это, ну, вынырнуть не можешь?

Капанид про реку знает. Я ему давно рассказал – еще после первого раза. Знает – и помочь пытается.

– Ты, Тидид, попробуй сквозь эту реку чего-нибудь увидеть. Постарайся!

Легко сказать! Папа, наверное, тоже пытался. Только у него не река была – огонь...

...Как тот, в Элевсине, на котором папа сгорел.

Костер и сейчас горит. Маленький, правда. Пора спать, но нам со Сфенелом разрешили у огня посидеть.

– Попытаюсь, Капанид, попытаюсь...

Говорю – и себе не очень верю. Да, дорийцам легче! Они ведь воюют почти каждый день. А не воюют – скот чужой угоняют или женщин крадут. Там такие, как я, и нужны.

(И все равно – не всегда. Слыхал я про этих ареидов, слыхал! Они, если войны нет, отдельно ото всех живут – чтоб не зашибить кого ненароком. Только на битву и приходят. А еще они мухоморы лопают – чтобы дурнее быть. А мне и мухоморов не надо.)

Люблю ночной лес. Другие боятся – а я люблю. И в самом деле, чего боятся? Ни львов у нас под Аргосом, ни волков (был один лев, так того дядя Геракл убил). Дриад – и тех не встретишь. Попрятались, говорят.

– Слушай, Капанид, ну его! Давай про другое.

– Давай! – охотно откликается Сфенел. – А знаешь, Ферсандр у дяди Эгилея отпуск попросил. На месяц.

– И куда это он собрался? – удивляюсь я.

«Куда» – это в смысле «без нас».

– А никому не скажешь?

Кажется, самое время обижаться. Это кому я когда что разболтал?

– В Фивы. На могилу дяди Полиника. Он тайно поедет. Узнают его там – убьют.

Такую новость следует обдумать. А молодец Полиникид! Ведь действительно – убьют. Помнят там его папу. До сих пор помнят!

Дядю Полиника и хоронить в этих Фивах не хотели. Его сестра похоронила – Антигона. А ее за это в гробнице замуровали. Живую! Так что все эти годы Ферсандр и жертву на папиной могиле принести не мог.

Нам со Сфенелом все же легче. Папин пепел сейчас рядом с тетей Аргеей на Поле Камней. А дядю Капанея в Элевсине похоронили, потому что его сам Зевс молнией убил. Сфенел туда каждый год ездит – весной на день Теофании – Деметрова Таинства. Там, в Элевсине, дяде Капанею алтарь построили. И даже жертвы приносят.

– Так поехали с ним! – предлагаю я, но тут же понимаю – нельзя. Один Ферсандр проскользнет – научился.