|
Хоть и Живоглот он, а все же Портаону наследник, вольными голосами кликнутый. Тут ведь не Аргос, тут каждого басилея на этом самом выгоне и выбирают. Этолия – страна свободная. Потому и не тронули мы Живоглота. Даматы-лиходеи одно, а царь – совсем иное.
Да только молчали добрые калидонцы. Плохо так молчали. На меня смотрели – и молчали. И было в их взглядах одно, простое и понятное: Чужак! И от взглядов этих сразу же стена между нами выросла, да такая, что не перескочить. Хотел я сказать о правах своих, о том, что теперь подати снизят, а захваченное не по обычаю вернут, но понял – бесполезно. Я – чужой. И в Аргосе. И здесь. Так и стояли – молча. А потом расходиться стали.
– Не повесят, хи-хи, не повесят! Потому как свой я, племянничек, а ты – чужак. Деда твоего тут не любят, и отца не любили, за что тебя любить-то? А я тут все знаю, каждый закоулочек, каждый уголочек, так что некого, кроме меня, за верховного дамата оставить. Кто же Калидоном управлять будет? Не ты ведь? Только я могу, хи-хи! А если хочешь, Онхеста с Келевтором позови. С Ликопеем впридачу. Придут, хи-хи, прискачут! – Только смотри, дядюшка! Лишку возьмешь, или обидешь кого – повешу. Даже если яйцо куриное на дорогу выкатится, ты мимо пройдешь, смотреть не станешь! – Яйцо? А зачем мне яйцо без курицы? Ладно, ладно, я же не Живоглот. Я справедливым буду, хи-хи! Честным! – Смотри, дядя Терсит! – И ты посматривай, племянничек. Не любят тут ваш род, хи-хи, ох, не любят! Хи-хи! – Ха-ха, дядюшка!
Я уже и на колесницу вскочил, и вожжи в руки взял – подальше от дворца ехать. И вдруг... – Богоравный... богоравный Диомед! Можно мне... Оглянулся – рыжий! Совсем рыжий! Как Гелиос на закате. – Если можно, богоравный Диомед, я бы хотел поприветствовать... познакомиться! Да, рыжий! Рыжий, на лице – веснушки, меня помладше, босой, в драном плаще. А плащ серебром заткан. Вот диво! – Радуйся! – улыбнулся я Гелиосу. – Я – Диомед. Только – не богоравный. Просто – Диомед. – А я... Я Одиссей. Одиссей, сын Лаэрта, с Итаки. Я сын басилея Лаэрта... Вот почему его выговор мне сразу же нездешним показался! Спрыгнул я с колесницы, руку Гелиосу протянул... – Ой! Это не он, это я сказал. Потому что рука у него... – Извини, богоравный... Извини, Диомед! Я... Больно? Это еще слабо сказано. Парню еле-еле четырнадцать, а лапища! В мозолях вся, в шрамах старых, с две мои будет. Да и плечи, если приглядеться... – Понимаешь, я лучник. Лучник. Поэтому рука... Вот почему шрамы! Тетива иссекла! Вот тут я его и зауважал.
Привстал, из чаши на стол капнул, улыбнулся. Я только моргнул. Эка заворачивает, итакиец! А тетя Деянира, понятное дело, млеет. Этакий гость – молоденький, сладенький да еще ко всему языкатый. К тете Деянире я Одиссея и привел. А куда еще вести было? Не во дворец же. Гелиос мой, как услыхал, куда идем, чуть не присел (к ГЕРАКЛУ!!!). Но быстро оправился. Да и не вернулся еще дядя Геракл, у кентавров он. Зато тетя, как водится – на посту. – Кушайте, кушайте, мальчики! Хотите, прикажу овцу заколоть? Мяска нажарим, с луком, с чесноком... Мы и кушаем. Я-то больше из вежливости, а Гелиос знай себе наворачивает! За обе щеки. Изглодался, бедняга! Кто же его, басилеева сына, босиком с Итаки отпустил? ...И не просто басилеева сына! Самого Лаэрта Итакийца, Лаэрта Пирата, того, чей флот с троянским спорит, кому все мореходы «пенный сбор» платят. Ай, интересно! Млеет тетя, улыбается. А я все вспоминаю, как мы со Сфенелом сюда впервые завернули. |
