ОНИ ушли, мы остались. Мы – наедине с собой. И кто скажет, лучше ли стало?

...А в Аргосе следует со жрецом этим, Стрепсиад который, познакомиться. Амикла – иеродула, служанка богини, таких на волю не отпускают. Но жрицы разные бывают. Одно дело – на улице серебро во славу Киприде с прохожих собирать, совсем другое – в храме Горы благовония у алтаря курить.

А не согласится Стрепсиад, то – по завету Сфенелову, прямым в челюсть. Да согласится он, куда денется, скопец!

...Хорошо бы еще дровишек! Этак и замерзнуть можно. Тяжелое это дело – по птицам гадать!

И что еще сороки скажут? Ведь уже столько дней у костра сижу, пора и волю богов узнать. У пифий, что на треножнике в Дельфах (там, где мы с Капанидом Палладий поставили) дымом ядовитым дышат, хорошо иногда получается. Иди, мол, путем своим и получишь, что заслужил. Понятно излагают!

Да что там сороки молчат? И вино кончилось, и мясо подгорелое в горло не лезет...

Точно отметили!

Услышал я волю богов, услышал! Не зря у костра сидел, мерз. Надо бы в Аргос съездить, волю эту Алкмеону Губе Заячьей сообщить.

Шепотом – на самое ушко!

– За ними будущее, дядя Диомед! Ахейцы – закат, они восход.

Красиво говорит Гилл, сын Геракла. Заслушаешься!

Теперь уже не сучья трещат – колесница скрипит. Та самая, что мне локры подарили. Старая, как ни чини, быстро не поедет. А мы и не спешим. Едем, по сторонам поглядываем, вожжи друг другу передаем.

Едем – и о дорийцах разговариваем, не торопимся. А впереди нас Деймос-Ужас летит, горло дерет, вещает каждому встречному-поперечному. Берегитесь, мол! Идет!

ДИОМЕД ИДЕТ!

– Да ты, дядя, на города наши посмотри! Ну, Калидон, ладно, маленький он. А Микены, а Спарта, да и Аргос? Басилеи и даматы с тиретами в сидонских фаросах и критских накидках разгуливают, благовониями натираются, а люди в землянках живут, как звери!

– А мы все возьмем, а мы все поделим, – смеюсь я. – Тебе пол-фароса, мне пол-накидки.

– Да не делить надо! – горячится Гилл. – Просто люди не должны голодать, потому что тогда страна слабеет, ее кто угодно голыми руками возьмет! Кто такую страну защищать станет? Басилей на колеснице один, а у пастухов только палки и топоры каменные!

Толковый парень, Гилл Гераклид! Да и вымахал уже – на полголовы меня выше, хоть и пятнадцати еще нет. Это он в отца. А лицом – точно в тетю Деяниру.

Только не басит еще!

А Деймос-Ужас летит, и запирают басилеи ворота, и Эврисфей-вананкт колесницы к перешейку Коринфскому двинул. А чего бояться? Мало ли кто по зимним дорогам путешествует? Правда, после Фив Диомед Калидонский уже не просто «мало ли кто»...

Так и летит Деймос впереди нас. По Локриде и Фокиде, по Беотии и Мегариде. А всего ужаса – мы с Гиллом на старой колеснице да четыре повозки, да дюжина моих родичей-куретов. Тоже мне войско! Как раз повозки охранять.

(И то, навязал мне этих парней дядя Андремон! Дескать, охрана требуется. И не наемники, а настоящие друзья – гетайры. Родичи! Да от кого охрана? Еду себе, никого не трогаю. А на разбойничков-недоумков и нас с Гиллом хватит.)

А Деймос-Ужас уже над Аргосом, над черепичными крышами Лариссы, над Пелопсовыми Палатами, над Новым дворцом...

ДИОМЕД ИДЕТ!

– У дорийцев – добычу поровну делят. У дорийцев голодных нет, у них соплеменников не обращают в рабство, не продают за море. И еще у них – железо. Представляешь, дядя Диомед, железные мечи! А их дикарями считают!

Горячится Гилл, сын великого Геракла, стучит-скрипит старая колесница.