Очередной нанятый мною англоязычный проводник-араб, этакий Дерсу Узала, сказал, что надо начинать подъем ровно в двенадцать ночи.

– Не раньше? – несколько раз переспросил я его на всякий случай.

Дерсу меня успокоил. Он поднимается на эту гору с такими, как я, каждый день, поэтому не надо его учить. Все сделать успеем – и встретить восход, и отмыться. Все сделаем.

Когда же мы встретились с ним у подножья горы ровно в двенадцать, он мне тут же заявил, что надо нанять верблюдов, потому что опаздываем, слишком поздно встретились и можем к рассвету не успеть. Мне ничего не оставалось делать, как подавить в себе в очередной раз разведенную гордыню и нанять двух верблюдов. Потому что иначе я бы не успел к рассвету на вершину горы и остался бы с неотмытым "черным налом" грехов на всю оставшуюся жизнь. А во второй раз, клянусь, приезжать в Египет мне уже не хотелось. Потому что Египет – замечательная страна, но в ней есть один существенный для меня недостаток – арабы.

Впрочем, так можно сказать про любую страну. В Америке очень раздражают американцы. Очень. В Германии слишком много расплодилось немцев. Италия была бы значительно менее суетной без итальянцев. А если бы из Франции убрать французов, Париж стал бы самым интернациональным, идеальным городом мира. Единственная страна, которой не подходит такая метафора – Россия. Уберите из нее русских – одна грязь останется. А так грязь вперемешку с веселухой все-таки. Я, когда путешествую по российским дорогам, думаю, кто сказал, что в России самые плохие дороги? Разве кто-нибудь под грязь заглядывал когда-нибудь?

В темноте верблюд шел мягко, но быстро, хотя у него не было фонарика. Теперь главное было – не смотреть вниз. Я понимал, что верблюд выбирает самый легкий путь для него, но почему он все время жался к пропасти. Обходя камни и валуны, раскачивался так, словно пытался катапультировать меня в эту пропасть. Что бы и произошло, если бы меня от страха, когда я смотрел вниз, так плотно не заклинило между его горбами. Мне все время хотелось сказать верблюду: "Смотри, подлец, себе под ноги!" Но верблюд гордо смотрел вверх. Может, поэтому и не боялся пропасти, что просто не видел пропасти. Опустить голову было ниже его фрегатного достоинства.

Есть святое правило. Если, скажем, на приеме у английской королевы вы не знаете, как вести себя за столом, следите за тем, кто умнее вас в этой ситуации, за королевой, и просто повторяйте все ее движения. Здесь, на Синае, синайский верблюд был настолько ж умнее меня, настолько я умнее его на российской сцене. Поэтому я стал подражать ему и тоже гордо смотреть вверх, туда, на вершину темного силуэта горы.

Я никогда этого не забуду. Тоненькой космической спиралью заползали на эту гору тысячи грешных фонариков. Мерцая и подрагивая, они карабкались по темноту силуэту горы и там, в вышине, превращались в звезды, плавно перетекая в Млечный путь – главный большак нашей Вселенной. В какой-то момент эта светящаяся спираль почему-то напомнила мне кардиограмму выздоравливающего больного!

БЕДНЫЙ ПРОРОК

О пророке Моисее я вспомнил, когда дорога круто изогнулась вверх, как спина испуганной кошки. Даже верблюд начал упираться, фыркать в ответ на понукание, как будто это был не верблюд, а осел. Он недоуменно глядел вверх на звезды и не мог понять, зачем его заставляют карабкаться на небо, он же не цирковой.

Целые группы паломников уже останавливались, чтобы перевести дыхание. Были сошедшие с дистанции. Они возвращались со взглядами футболистов, проигравших ответственный матч.

"Бедный Моисей", – подумал я. Он ведь, в отличие от нас, несколько раз подряд поднимался на эту гору и без фонарика, один. Вообще, перечитывая перед поездкой Ветхий Завет, адаптированный для самых маленьких, я пришел к выводу, что все пророки у евреев были очень беспокойными.