А потом мы до самого рассвета гуляли по набережной, любовались, как тонут в реке огни фонарей, вдыхали влажный, пахнущий черемухой воздух и съели столько шоколада, что у меня разболелся живот.

— Как тебя зовут? — запоздало спросила я, когда мы вернулись к дверям моей квартиры.

— Паша, — тихо ответил он, целуя меня в щеку.

На концерт я так и не попала… После смерти жены Дмитрий не пел никогда.

Воспоминания, промелькнувшие перед глазами в один миг, яркой, разноцветной лентой, вдруг отхлынули. Показалось, что это было только вчера… Ослабели пальцы, вылетел их них стакан, теряя в полете темный коньяк.

Моя жизнь разлетелась вместе со стеклом, вдребезги. По щекам побежали горькие, безудержные слезы. Как тогда, в детстве.

Я никогда ни о чем не просила Бога…

Хлопок пощечины, удивление в ярко-синих глазах Миши.

… но теперь молю…

Не поддающийся непослушным пальцам замок. Наскоро накинутое на плечи пальто, дрожащая в руках сумка… Резкая боль в шее и в пальцах, когда я неистово рвала проклятое ожерелье.

… только об одном…

Бешенный бег по лестнице. Стук бьющихся о ступеньки янтарных бусинок.

… пусть он живет!

Снег в лицо. Колючий, горький. Ветер, от которого перехватывает дыхание. Белые хлопья на черной шерсти пальто, быстро остывающие слезы на щеках. Снежное марево, разрываемое светом фар, визг тормозов, и удар ладонями о красный, быстро покрывающийся снегом капот. Сильно, до боли.

Выбежавший из автомобиля водитель захлебнулся гневным криком, услышав тихий шепот, рвущийся через перену снега. Мой?

Не мой? Я уже ничего не знала:

— Отвези в больницу, прошу… там мой муж… сердце.

Живи, любовь моя!