Но реальность, несмотря ни на что, вторглась в ее жизнь. Смерть деда потрясла Хэлен.

Все распоряжения насчет похорон она сделала по телефону. Владелец похоронного бюро попросил ее сообщить о времени прилета.

— Лэндж заедет за вами в аэропорт.

— Лэндж? — На мгновение у Хэлен перехватило дыхание.

— Да, Николас Лэндж. Он работал у вашего деда.

Молчание затянулось.

— Нет, спасибо. Я возьму машину.

Хэлен повесила трубку и невидящими глазами посмотрела в окно. Николас Лэндж.

Нет. Это не ее Николас Лэндж. Этого не может быть. Конечно, не может. На Западе, наверное, дюжина Николасов Лэнджов, а может, и больше. Юлиус ведь никогда не упоминал о нем. Если бы это был тот самый ковбой, дед сказал бы.

Нет, думала Хэлен, направляясь по узкой проселочной дороге к ранчо. Это не может быть тот самый Николас Лэндж.

Но оказалось, что может.

2

Она была выше, чем он ее помнил, стройнее и, черт побери, еще красивее.

Конечно же, ковбой видел фотографии, которые Юлиус привез в июле. Смеющаяся Хэлен в кафе на открытом воздухе. Хэлен, готовящая дома спагетти. Хэлен, держащая на руках большого серого кота.

Объектив запечатлел красные отблески в ее длинных, темных волосах, растрепавшихся от легкого бриза, ее небрежную грацию, ее изящную фигуру.

Теперь Николас из конюшни наблюдал, как Хэлен, стоя во дворе и откинув со лба волосы, медленно осматривается вокруг. На ней были темные очки, поэтому он мог только догадываться, в какой момент ее пристальный взгляд задержался на конюшие. Ковбой был уверен, что Хэлен не видит его, но тем не менее почувствовал легкую неловкость.

Хэлен повернулась к дому, распрямила плечи и направилась к крыльцу. Николас не собирался следовать за ней. Он еще не был готов к встрече с Хэлен Хэмфри.

Но это была лишь отсрочка неизбежного.

Скорее всего, она даже не вспомнит его. А если вспомнит, ну так что ж? Лэндж провел рукой по волосам и надел шляпу, надвинув поля вниз чуть больше, чем обычно. Потом, набрав в легкие побольше воздуха и волнуясь так, словно собирался объезжать дикую лошадь, зашагал к дому.

Хэлен стояла у стола, одной рукой опираясь на красную клетчатую клеенку. В другой руке она держала фотографию, которую Юлиус приколол к стене: он и Николас, улыбающиеся после окончания весеннего клеймения скота.

Дощатый пол под ногами Николаса заскрипел, заставив его остановиться у порога. Конечно, Хэлен услышала, как он вошел: она медленно подняла голову и обернулась. Хэлен все еще была в солнечных очках, и Николас не видел ее глаз. Пол начал уходить у него из-под ног.

— Николас Лэндж, — наконец произнесла Хэлен.

Он понял, что она помнит его. Чувствуя, как к щекам медленно приливает, кровь, ковбой надеялся, что она не заметит его смущения. Голос Хэлен стал глубже, сильнее. Ну разумеется, подумал Николас. Так и должно быть. Тогда она была девочкой. Теперь она стала взрослой.

Лэндж наклонил голову в подтверждение того, что они знакомы.

— Мэм! Я хотел сказать… что… по-настоящему сожалею о Юлиусе!

Хэлен с трудом перевела дыхание, потом заставила себя улыбнуться.

— Спасибо. Я тоже…

Воцарилось молчание.

Наверху, на плоскогорье, раздавалось мычание скота. Сойка надрывалась в ветвях сосны прямо напротив окна. Было слышно даже гудение холодильника. Николас переступил с ноги на ногу.

— Я… принесу ваши вещи, мэм? — наконец спросил он.

— Я сама.

— Спальня…

— Я всегда пользовалась одной и той же… Если она в порядке…

— Конечно.