Сделав круг по комнате, она снова вышла на улицу. Бомж по-прежнему сидел на своих одеялах и смотрел на луну.

– Малец приболел? – сочувственно поинтересовался он.

– Да, а я лекарств не взяла, – честно ответила Глафира, – торопились уехать.

К глазам снова подступили предательские слезы. Старик завозился, покряхтел и с трудом поднялся:

– Жди здесь. – Он заковылял к ограде.

– Не надо никого будить! – окликнула его Глафира, еще не хватало все село поднять на ноги.

Но тот оставил ее просьбу без ответа, скрипнула калитка, и он растворился в ночи. Несколько минут спустя послышался слабый стук и голоса, а вскоре новый знакомый вернулся с чайником, несколькими пакетиками чая, бутылочкой с жаропонижающим сиропом и банкой малинового варенья:

– Сейчас воды в колодце наберу и чай поставлю, а ты пока лекарство дай, а потом будешь чаем с малиновым вареньем поить. Оно у Фоминичны знатное. Через пару дней будет сынок огурцом скакать.

Глафира не стала спорить, кивнув, взяла лекарство.

– Спасибо!

Она вернулась в дом, дала Энтони порцию сиропа, указанную на упаковке, и снова вышла во двор, где бомж уже развел небольшой костер и колдовал над чаем. Она прислонилась к косяку и внимательно посмотрела на деда:

– Зовут-то вас как?

– Григорий Антоныч, но все по отчеству кличут.

– Бабушкина летняя кухня цела еще? – поинтересовалась Глафира.

– Цела, – кивнул Антоныч, – что ей сделается? Я там летом и живу.

– Так и живите дальше. Если сможете ее утеплить и перезимовать, – неожиданно предложила Глафира.

Антоныч поднял седую голову и уставился на странную девушку – вся облезлая, словно мышь, которую потрепала кошка, руки расписаны под хохлому, только глазищи горят, в которых плещется столько боли, что даже ему, взрослому мужику, стало не по себе.

– Ты это серьезно? – кашлянув, спросил он.

– Вполне, – кивнула Глафира, – только мне помощь нужна будет. Я в этом всем ничего не смыслю, ни в огородах, ни в хозяйстве, забыла все. У меня… у меня домработница и няня были, а сейчас придется все самой. Если подсобите, так буду благодарна и денежку смогу платить. Пусть немного, но на сигареты хватит.

Антоныч кинул заварку в закипевшую воду и, прикрыв чайник крышкой, убрал его с огня.

Пожевал длинный ус, а затем снова посмотрел на Глафиру:

– Как же ты тут с дитями жить будешь? В избе ни воды, ни туалета, ни телевизора.

– А нам и не надо, – пожала плечами Глафира, – мы будем вести викторианский образ жизни. Все сами. Натуральное хозяйство, никакой техники. Так дети целее и здоровее будут.

Антоныч снова внимательно посмотрел на Глафиру и сделал несколько шагов по направлению к ней. Она слегка поморщилась от жуткого запаха, он заметил и не стал приближаться.

– Викторианский, говоришь? Это хорошо. Не знаю, кто ты и от чего бежишь, детонька, но только дам тебе совет, коль позволишь. Если хочешь быть здесь в безопасности, спрячь руки и выбрось сигареты. Здесь жизнь остановилось, и люди любят смотреть в замочную скважину. Так вот, ты постарайся, чтобы в эту скважину никто ничего не увидел. А уж если будешь доброй к людям и тебя полюбят, тогда можешь ничего не бояться. Случись что – все за тебя горой станут. А если нет… То сам черт тебе не поможет.