|
Я утверждал, что они еще в банке, из страха, что он откажется и не возьмет их на строительство отеля. А в остальном не осталось ничего, о чем бы я умолчал, ничего, что бы я приукрасил. Я говорил час. Мы были одни, нам никто не мешал. Мы сидели в его кабинете. Я отправил Мартина домой, и доктор Фройнд запер дверь. Он ни разу не перебил меня. Ни разу не взглянул на меня. Он курил и смотрел куда-то в сторону, в темноту своего кабинета.
Чем дольше я говорил, тем свободней чувствовал себя. Мне было все равно, что он теперь предпримет, это совершенно меня не заботило. Невыносимо тяжелая ноша упала с моих плеч, когда я рассказывал о своих преступлениях, и моя усталость становилась все более невыносимой. Моя речь лилась сама — я слишком долго молчал. Я ни о чем не думал больше, ни о последствиях, ни о будущем. Я не думал даже о Мартине. Наконец все было сказано. И я поднял глаза.
Доктор Фройнд закурил новую сигарету и хранил молчание. Я смотрел на него, но он избегал моего взгляда.
Я ждал. Он все еще молчал.
— Я закончил, — громко сказал я. — Скажите же что-нибудь!
Он медленно покачал головой.
— Я тоже всего лишь человек, господин Франк. Что я должен вам сказать?
— Что мне делать?
— Как я могу?
— Прикажите мне что-нибудь сделать. И я послушаюсь!
— Я не могу вам ничего приказать, — сказал он. — И боюсь, мало чем могу помочь.
— Вы хотите сообщить в полицию?
— Нет, господин Франк, — сейчас он серьезно смотрел на меня. — Моя профессия имеет некоторое сходство с профессией священника. И я тоже знаю об обязанности хранить молчание. Я не чувствую потребности выдать вас. Я могу только посоветовать вам сделать это самому.
Я поднялся:
— Я надеялся, что вы сделаете это. Я слишком труслив. Я не хочу быть арестованным и осужденным за мои преступления в те последние месяцы, которые мне еще остались.
— Вот видите? И вы ждете, что я вас выдам? Вы не должны были рассказывать мне свою историю.
— Я не мог иначе. Я должен был кому-то это рассказать, с кем-то поделиться.
— Господин Франк, вы очень больны.
— Да, я знаю.
— Не только физически, но и душевно. Ваш мозг не работает. Вы больше не в состоянии думать.
— Вы полагаете, я сошел с ума?
— Боюсь, что так, господин Франк.
— Но я чувствую себя совершенно нормальным. Я не несу чепухи и не веду себя странно!
— Вы по-другому сошли с ума, опасно, господин Франк. Основные ценности человеческой жизни потеряли для вас свое значение. Вы больше не видите разницы между добром и злом. Вы уже не знаете, что такое человеческое существо и что означает смерть.
— Это я знаю прекрасно, — тихо сказал я.
— Вам кажется, что вы знаете, господин Франк, — сказал он так же тихо. — Вы понимаете слова, но не их содержание. Вы раскаиваетесь?
Я добросовестно подумал.
— Нет, — сказал я и сам этому удивился.
— Вот видите.
— Нет, господин директор.
— Совсем?
— Я бы не хотел окончить свои дни в тюрьме, — сказал я. — Но я не боюсь тюрьмы. Если бы вы меня выдали, это не причинило бы мне боли.
— А вы кого-нибудь любите?
Я кивнул.
— Да, — сказал я. — Вас, доктор Фройнд.
Он помолчал, встал и подошел к радиоприемнику. Спустя секунду раздались глухие рождественские песни.
— А если я попрошу вас во всем сознаться?
— Я пообещаю вам это, господин доктор. |