«Зачем, — говорит, — в машину лазил?» В общем, запихал он меня в кабину и в отделение отвез. Пока суд да дело, заснул я там, на лавке прямо. А наутро, третьего, значит, оштрафовали меня и выпустили. Вернулся я домой, выпил с горя бутылку и снова весь день спал.
— А вечер?
— Вечером я к Юрке Прокудину зашел. Он как раз с Ялты приехал. Большой человек — при деньгах был. Он чего‑то, говорил, на базаре продал. Мы с ним, конечно, понемногу выпили и тихо‑мирно разошлись по домам.
Я остановил Дахно:
— Вы это точно помните?
— Точно. Выпили‑то красного, да и того по полбутылки…
…Вопрос. А что Прокудин продал в Ялте?
Ответ. Не знаю. Он только сказал, что был на «барахолке», а чем торговал — не говорил.
Вопрос. Есть ли у Вас оружие?
Ответ. Нет, и не было никогда. Удочек штук пять да сачок — это держу, а оружие мне ни к чему. Я человек мирный…
Я отодвинул протокол допроса.
— Ну, что ж, мы это все проверим…
— Тогда я пойду пока? — оживился Дахно.
— Не стоит, — ласково сказал я. — Пока воздержитесь…
Вот такие пироги. А Прокудин утверждает, что он ни с кем не выпивал и с Дахно почти не знаком,
Лист дела 13
Я отправил Дахно на судебно‑медицинскую экспертизу. Необходимо было, во‑первых, выяснить группу крови на его пиджаке и сравнить с группой крови убитого. Во‑вторых, хотя бы приблизительно установить время, когда он порезал ладонь.
Конечно, не скажу, чтобы этот Дахно вызвал во мне бурю гражданского негодования. Не было бури в моей душе. Да и устал я уже к тому времени здорово. Но вот чувство досады он у меня вызвал, это точно.
Меня иногда упрекают в нетерпимости, но я считаю, что с такими барбосами возиться надо поменьше. И никто меня в этом не переубедит. Вот мы боремся с преступностью. Боремся организованно. Причем начинаем борьбу грамотно — с изучения причин, порождающих преступность. Даже институт такой специальный есть.
А вот этому Дахно наплевать и на институт, и на всю нашу борьбу. Он сам, может быть, не совершил еще преступления. Но такие ребята — прекрасная среда для возникновения преступности.
— Ну‑у, фрукт, — сказал я Климову. — Слушайте, а чего вы, в самом деле, с ним тут чикаетесь? Он же форменный тунеядец!
— Оно конечно, — согласился Климов. Потом сказал осторожно: — Глупый он еще…
Я удивленно посмотрел на Климова. А он продолжил:
— Двадцать пять лет мужику, а все с пацанами запруды на речке ставит…
— Ну, и что?
— Безобидный он. И все же, действительно сирота, — тихо сказал Климов.
— Да что вы такое говорите, Климов? — сказал я с искренним недоумением.
Климов как‑то испуганно, торопливо стал объяснять:
— Нет, я что? Я — ничего… Конечно, они, пьяницы, это самое, родимые пятна… значит. Позор… Да‑а… Выводить надо… — И, помолчав немного, совсем неожиданно и растерянно: — Родимые… То‑то и оно, родимые, ножиком не срежешь…
— Что‑то я вас не пойму, Климов.
— Мы с его отцом почти до Кенигсберга дошли… Я вот вернулся…
Потом приехал Городнянский. Он вошел со свертком в руках, а за ним в косой раме дверного проема маячило бледное запавшее лицо Прокудина на фоне красных милицейских околышей…
ПРОТОКОЛ ОБЫСКА
пос. Солнечный Гай, 5 сентября. Обыск начат в 0 час. 15 мин, окончен — в 2 час. 10 мин.
Участковый инспектор Городнянский на основании постановления Следователя от 4 сентября о производстве обыска у гр‑на Прокудина Ю. |