Так как люди говорили, что тот парень, на шоссе, ограблен, я и подумал, что в первую очередь могут заподозрить меня.

Почему? Потому что, во‑первых, у меня с милицией отношения плохие, я у них вообще на подозрении. Во‑вторых, дружок мой — Мишка Дахно — был пойман в окровавленном пиджаке недалеко от того места, где нашли убитого. И — как на грех — я в тот же день мужские вещи в Ялте продаю. На месте милиции я бы первый сам себя посадил. Поэтому я и врал огулом, надеялся, что пронесет: мол, и в Ялте я не был, и Дахно не знаю, и я — не я.

Но поскольку сестра говорит правду, то и я не хочу больше обманывать следствие.

При всем том заявляю категорически: к убийству я никакого отношения не имею, убитого никогда не знал и не видел, за что и кем он убит — мне неизвестно.

Следователь. Имеете ли вы вопросы друг к другу?

Вопрос Колесовой к Прокудину. Скажи, Юрий, вот здесь, перед следователем, когда ты станешь человеком, когда возьмешься за ум?

Следователь. Вопрос отводится, так как не имеет отношения к расследуемому делу…

…Уголовное дело — штука строгая. Следователь не вправе заниматься вопросами, не имеющими прямого отношения к делу. Эти вопросы отводятся. Но ведь из жизни их не отведешь, эти вопросы проклятые?..

Лист дела 16

Пытаться найти убийцу, не зная даже имени убитого, — так же наивно, как прикурить от зажигалки, заправленной томатным соком.

Ведь почти никогда не бывает, чтобы один человек подошел к другому и убил его просто так. Что‑то важное, очень важное происходило до этого, и только потом один был убит. Но чтобы узнать, что происходило, надо хотя бы выяснить, кого убили. Кто он такой, убитый? Надо, надо узнать. Иначе дело умрет на корню.

А ведь прошло больше суток после убийства. Уходит самый благоприятный для следствия момент розыска — «по горячим следам», момент, который мне никогда не удастся восстановить.

Часов в девять привезли протокол допроса того парня, с которым, по сообщению анонимщика, «Федька Асташев позавчера в павильени вместе пили…».

…Я, Рожков К. П., второго сентября с. г. был выходной, и около двенадцати часов дня приехал в Солнечный Гай — искупаться и навестить своего приятеля — Федора Асташева.

Асташева я знаю три года. Он работал у меня в геологоразведочной партии в Саянах. Парень он, несомненно, честный и очень добрый. То, что было у него в молодости, — давно прошло и позабыто. Как я знаю, сейчас он работает отлично…

Начальник отдела «Горгеотреста» Рожков полностью подтвердил показания Асташева:

…Вечером Асташев мне сказал, что у него два отгула и завтра он собирается съездить к своей девушке в Коктебель. Имя этой девушки — Нонна.

Когда утром третьего сентября я проснулся, Федора уже не было, и соседка сказала мне, что он часа полтора назад уехал в Коктебель. Было около девяти часов. Я выпил молока и отправился домой.

О происшествии на шоссе я ничего не слышал и не знаю. Ни у меня, ни у Федора огнестрельного оружия нет. В павильоне и на танцах нас видело много народу, и я не сомневаюсь, что люди это подтвердят.

Записано собственноручно. Рожков.

Теперь надо было узнать, когда Асташев вернулся из Коктебеля.

Лист дела 17

Я позвонил домой по междугородной и сказал Наташе, что приеду ее проводить прямо в аэропорт.

— Зачем? — сухо спросила она.

— Натка, я хотел поговорить с тобой…

— Ну, и говори.

— Нат, это не телефонный разговор.

— А‑а! У нас все разговоры телефонные! — и положила трубку.

Да, похоже, моя семейная жизнь дала приличную трещину.